style="font-size:15px;"> – Керис могла бы сначала спросить меня!
– Да, могла бы, – кивнул отец, прекрасно зная, что Элис вредничает. – Не делай так больше, Керис.
– Хорошо, папа.
С кухни вышла кухарка с кувшинами и кружками. Когда Керис научилась говорить, она прозвала кухарку Татти. Никто не знал почему, но прозвище прилипло. Отец поблагодарил:
– Спасибо, Татти. Садитесь за стол, девочки.
Гвенда замешкалась, не понимая, пригласили ее или нет, но Керис уверенно кивнула: приглашение распространялось на всех, ведь обычно отец звал к столу каждого, кто попадался ему на глаза.
Татти долила отцу эля в кружку, затем подала девочкам эль, разбавленный водой. Гвенда залпом опустошила кружку, и Керис поняла, что ее новая подруга пьет эль нечасто: бедняки довольствовались сидром из диких яблок.
Затем кухарка положила перед каждым за столом по толстому куску ржаного хлеба величиной в квадратный фут. Гвенда взяла свой кусок и начала есть. Керис догадалась, что малышка никогда прежде не обедала за общим столом.
– Подожди, – мягко сказала она, и девочка положила хлеб на стол.
Татти внесла окорок на доске и блюдо с капустой. Отец взял большой нож и принялся резать окорок, раскладывая куски на хлеб. Гвенда большими глазами смотрела на огромную порцию мяса. Керис ложкой положила на мясо капусту.
С лестницы торопливо спустилась служанка Илейн.
– Мистрис[6], кажется, хуже. Мистрис Петранилла говорит, что нужно послать за матерью Сесилией.
– Так беги в аббатство и попроси ее прийти, – отозвался отец.
Служанка заторопилась прочь.
– Ешьте, дети. – Эдмунд наколол на нож кусок горячего окорока, но Керис видела, что обед не доставляет отцу удовольствия, что его мысли заняты чем-то иным.
Гвенда съела немного капусты и прошептала:
– Еда с небес!
Керис положила в рот капусту, сваренную с имбирем. Ее новая подруга из Уигли, наверное, ни разу в жизни не пробовала имбирь – эту пряность могли позволить себе лишь богатые.
Спустилась Петранилла. Положила кусок окорока на деревянную тарелку, отнесла наверх, жене Эдмунда, но быстро вернулась с нетронутой едой и села за стол, поставив тарелку перед собой, а кухарка принесла ей хлеба.
– В моем детстве у нас в Кингсбридже ежедневно обедала всего одна семья – наша, – проговорила она. – Кроме постных дней, конечно, ведь мой отец был очень набожным. Он первым стал торговать шерстью с итальянцами напрямую. Теперь все так делают. Хотя мой брат Эдмунд до сих пор лучше всех.
Керис не ощущала голода, и ей пришлось очень долго жевать, прежде чем удалось проглотить хотя бы кусочек. Наконец пришла мать Сесилия, маленькая, бодрая, успокоительно деловитая, и с нею сестра Юлиана, простоватая женщина с добрым сердцем. Девочке стало легче, когда она увидела, как обе монахини поднимаются по лестнице: этакий чирикающий воробышек, а за ним вперевалку – курица. Чтобы снять жар, они обмоют маму розовой водой, и запах поднимет ей настроение.
Старинная форма обращения прислуги к хозяйке дома.
