пожалуйста, и откройте…
Она подошла к холодильнику, впервые не боясь подставить ему спину, постояла возле него, в испуге поглядывая еще и на компьютер.
– Ну, в чем дело? – попытался он ее подбодрить.
– Я не знаю, как это открывать… – глухо сказала она.
– А вот справа такая длинная вертикальная ручка, потяните за нее…
Она потянула.
И отпрянула, быстро захлопнув дверцу…
– Что это? Оттуда пахнуло холодом, как из подпола…
– Все правильно… – улыбнулся он. – Это холодильник, в нем мы храним продукты, чтобы они не испортились…
– А где лед? – видно было, что она сейчас заплачет. – В холодильнике должен быть лед…
– Мы сейчас с вами в двадцать первом веке, Надежда Михайловна, – сказал он как можно мягче. В вашей комнате – начало двадцатого, а в моей – начало двадцать первого. Кстати, не могли бы вы сказать, какой именно год у вас, а также день и месяц?
– Тридцатое июня тысяча девятьсот тринадцатого года…
14
– Сто лет… – он покачал головой, потом прикинул: – Сто лет и еще тринадцать дней…
Тут он хлопнул себя по лбу, чем напугал несчастную женщину:
– Ага, – радостно завопил он, ну почти завопил, – так у вас же тут старый стиль… Значит, ровно сто лет…
– Какой старый стиль? – требовательно спросила Надежда.
– Понимаете, – пустился он в объяснения, почему-то то, что от его времени там за тонкой стенкой было ровно на сто лет меньше, его страшно обрадовало, – когда произошла революция, в России приняли…
– Так она все-таки произошла?
И то, как она это спросила, почти выдохнула в каком-то экстазе, вдруг подтолкнуло его к верному решению: Надежда Михайловна – из революционного подполья. Этим объясняется и пистолет, и брошюры на подоконнике, и совсем не женский характер. Ну не мужской, но и не тот, которого ждешь от дамочек.
Только вот что теперь с этим делать?
– Расскажите мне о революции… – впервые в ее голосе прозвучала нежность, а не испуг или решительность.
Это было и хорошо и плохо.
Хорошо потому, что она ему поверила и, значит, шок от «будущего» прошел, можно было нормально общаться.
А плохо…
Плохо потому, что когда-то Слава занимался не по долгу службы, а просто для себя историей революции и знал, что шли в нее многие, а оставались – фанаты.
И фанатки, конечно…
И похоже, одна из них сейчас перед ним…
А он боялся любого фанатизма, и женского в том числе…
Даже женского в особенности…
– Так я жду, – в голосе Надежды Михайловны послышалась насмешка, – не успели еще придумать, что соврать?
Похоже, тоненькая ниточка, которая связала их, могла лопнуть в любую секунду, нельзя было больше медлить.
– Я просто думаю, что и как рассказывать… –
