повторил он, торопясь ко мне трусцой.
Видно, друзья-рокеры здесь весьма популярны, если их принцессу каждый ханыга знает. Только отчего же он меня за нее принял?
– Лозовая! – упорствовал парень в своем заблуждении.
– Откуда ты меня знаешь?
– Видел, – он едва перевел дух, – как ты вчера от Семиродовых выходила, с Иваном, а там до тебя отродясь молодых баб не бывало.
Вот так, оказывается, все просто. Я открыла дверцу, чтобы нам было удобней разговаривать.
Молод, но пропит до предела. Парню недолго оставалось до того состояния, про которое говорят, что человек опустился ниже уровня городской канализации. Опухшее, но выбритое лицо. Относительно чистая, но мятая одежда. Наверное, спит он не раздеваясь. Короче говоря, не из таких, ради кого я запросто могу остановить машину.
И не остановила бы, не крикни он так удачно.
– А на мотоцикле ты лучше смотришься.
Тоже мне комплимент! Знал бы, как сам смотрится!
– Чего тебе?
– Дай тридцатку, а? Для тебя же это мелочь, а мне поправиться поможешь.
– Ты для этого меня остановил? – Я захлопнула дверцу перед самым его носом. – Хоть и мелочь, а алкашам, вроде тебя, я не подаю из принципа.
– Погоди, Катерина, – он вцепился в дверцу обеими руками – благо окно открыто – и приблизился настолько, что я почувствовала запах перегара, – я тебе про Ивана сказать хочу, не уезжай, ну! – выкрикнул он почти в отчаянье, видя, как я дернула рычаг переключения передач.
Пришлось задержаться.
– Про какого Ивана? – спросила я на всякий случай, мало ли на свете Иванов.
– Про Семиродова, про какого! Не ходи больше к ним, слышишь? Не ходи. Ванька тебя убить хочет. Я его давно знаю, с самого моего детства, он всерьез говорил, правда. Дай тридцатку, а?
Дверцу снова пришлось открыть, чтобы только не дышал в мою сторону и не заставлял мучиться.
– Как тебя звать-то?
– Аладушкин, – осклабился он, отчего его отечные глаза совсем закрылись.
– Врешь ты, Аладушкин. С чего это Иван будет с тобой своими планами делиться? Да еще такими серьезными?
– Он вчера здорово пьяный был. Ну, такой, что мне его до дому на себе пришлось тащить, вот и болтали по дороге.
– Во хмелю любой подонок становится героем, а то сам не знаешь. Ты мне лучше вот что скажи, мое имя ты от него тоже вчера узнал?
– Не-ет! – Аладушкин опять расплылся в отвратительной улыбке. – Раньше еще, я не знаю, может, дня три назад. Он мне деньги за тебя предлагал. Помоги, говорит, с ней разделаться, а когда – потом, мол, скажу. А мне на фиг…
Он осекся при виде извлеченного мной из «бардачка» бумажника и быстро облизнул потрескавшиеся губы. Но я не торопилась расплачиваться.
– Что-то в толк не возьму, за что он меня так наказать
