мама, папа и я намеревались посетить Эрмитаж. А куда еще пойти в первый день пребывания в северной столице? Но по пути к остановке трамвая, на котором нам следовало поехать до ближайшей станции метро, мы споткнулись о новенький типовой торговый центр на улице Шотмана.
– Просто посмотреть, – бросила мама нам, не оборачиваясь, и вошла внутрь. Внутри совершенно безо всякой очереди на холодной витрине лежали скрюченные куски мяса.
– Галя, наверное, наборы по разнарядке, – шепнул папа, всегда пасовавший перед советской системой распределения.
Но маму было уже не остановить. Она принялась непринужденно расхаживать вдоль витрин, не выпуская из виду мясной отдел. Не более получаса хватило ей, чтобы определиться: мясо дают просто так, то есть всем буквально за деньги.
В итоге мы тут же вернулись в тети-Машину квартиру с авоськой полумороженного мяса. Дождались, пока растает, сварили его и съели. Когда пришла с работы тетя Маша, она тоже поела и сказала, что мясо надо покупать парнОе на Невском. Так, за едой и разговорами, сгорел наш первый день каникул в Ленинграде. Во второй день мы поехали на Невский, там нас пытался склонить к контакту представитель мира капитала, но мы не ударили в грязь лицом и купили парнОго мяса. Парного не хватило всем, приезжающим на Невский. Мы взяли последнее.
– С мясом в Эрмитаж не пустят, – огорчился папа. Он, видимо, надеялся, что нам не хватит, и мы все-таки пойдем в Эрмитаж. Но мы поехали обратно на улицу Шотмана. Опять варили и ели.
Только на третий день, сбив охотку, мы попали в Эрмитаж. Увидели там много всего замечательного: лестницу из кино про взятие Зимнего и большие вазы из уральского камня.
– Посмотрите, это ваза из уральского камня, – нарочито громко говорила мама нам с папой и с превосходством поглядывала на других посетителей, приехавших явно не с Урала. Потоптавшись возле каменных ваз, мы пошли дальше и где-то на самом верху в Эрмитаже нашли картину художника Матисса «Танец». Матисс отпечатался в моем сознании, внедрился в него, как вирус, и, постепенно изменяя мировоззрение, выстроил под себя систему ценностей, причем не только художественных. Маму Матисс не тронул. Она восторгалась конкретными вещами, особенно посудой. О! Какие там были столовые сервизы! Мама, глядя на них, представляла, как цари с тех тарелок ели отварное мясо – парное, разумеется, – или еще что-нибудь ели такое, о чем мы даже и не догадываемся.
– Стерлядь! – вдруг сказала мама вслух довольно громко, будто отвечая на мои мысли про еду царей. – Рыба такая. Запомни это слово.
Куда только мы ни ходили в Ленинграде! Ездили в Пушкин и в Ораниенбаум, посетили Пискаревское кладбище, Кунсткамеру и Музей блокады, и Русский музей, и Морской, и чего только ни купили по пути в богатых ленинградских магазинах! Все время дул ветер, и только один раз шел снег с дождем. Начиналась весна.
С тех пор прошло много лет. Я окончила вуз, отработала три года по распределению, вышла замуж. И вот
