как его искупить. Любое утешение выглядело слишком слабым. Немецких кукол к нам еще ни разу не завозили.
– Мягкая, и волосы расчесываются? – уточнила мама.
– Там еще сумочка с зеркальцем, – добавила я драматическим шепотом.
Она достала карандаш из-за уха и молчала какое-то время, постукивая им по столу.
– У меня есть два рубля, – сказала мама и выложила из сумочки две желтенькие бумажки. Порылась в кошельке и достала еще двадцать копеек.
Она была не против покупки Бигги! Она просто не знала, у кого занять сейчас два рубля пятьдесят копеек до аванса или хотя бы до завтра, уж дома-то необходимую сумму мы найдем. «Снимем с книжки», – говорил папа в таких случаях. У него часть зарплаты сразу шла на сберегательную книжку: если что, книжка нас всех выручала.
В кабинет заглянул «мэр города». Убедившись, что я перестала реветь, спросил:
– Все хорошо?
– Нет, – сказала я, – нам не хватает два пятьдесят, даже меньше, два рубля тридцать пять копеек. – Пятнатчик-то у меня был!
Мама покраснела пятнами, а Вадим Михайлович стал убеждать маму взять у него взаймы необходимую сумму – для ребенка. Убедил, и кукла Бигги стала моей!
Посмотреть на сокровище к нам домой пришли все мамины подруги. Крутили-вертели Бигги, глаза руками трогали, волосы заплетали. Тетя Люба из шестнадцатой квартиры даже трусы с нее сняла. А тетя Наташа сказала, что у нее до войны была кукла с фарфоровым лицом.
– О, что вспомнила! До войны и у меня кукла была, даже две, только одна не моя, а Лизкина, старшей сестры, – ответила мама.
Все стали рассказывать, какие у них до войны были куклы. Но выходило, что самая лучшая всё же тети-Наташина – с фарфоровым лицом, фарфоровыми ручками и ножками. Она готова была бесконечно расписывать прелести своей куклы, светясь лицом и понижая голос. У тети-Наташиной куклы даже ботиночки кожаные снимались и надевались, и застежки на ботиночках по-настоящему расстегивались-застегивались.
– Таких кукол не бывало, – оборвала рассказ мама. – Если бы такие куклы до войны были, мне бы папка купил. Я была его любимица.
– Ну! Что ты! – рассмеялась и рукой махнула тетя Наташа. – Здесь таких не продавали. Мне папа привез из командировки. Он за границу ездил в тридцать восьмом, в Германию.
– А-а-а… В Германию! Конечно, такие, как вы, жили не как мы. И куклы у вас заграничные, и ботиночки.
– Я ж не виновата, – примирительно сказала тетя Наташа. – Это недолго было. Я почти не помню.
– Ну и где твоя кукла? – сказала мама, при этом лицо у нее стало злое. – На войне погибла?
– Ты же знаешь, – немного оторопев, ответила тетя Наташа, которая во время войны была дочерью врага народа. Мама давно знала это по секрету, а я подслушала их разговор.
– А может, и правильно… – сказала мама очень многозначительно, не договаривая что-то большое, темное, неприятное после
