в Лету Империи. Осознали, что страна, погруженная в пучину хаоса, стоит на пороге кровавой внутренней войны, которая, конечно же, окончательно поставит крест на любой возможности продолжения войны с Германией. Что же делать? На юг, на юг! Там создается ядро борьбы с этой непонятной, гипнотически завораживающей толпу властью, призывающей разрушить все до основания, чтобы затем построить что-то новое. Что можно построить на руинах? Что, что это может быть? Нет ответа. На юг, на юг!
События последующих лет сложились в страшную мозаику кровавой братоубийственной мясорубки. Армия Деникина, затем Каппелевский корпус армии Колчака, надежды и поражения, и кровь, кровь и полный мрак в душе от непонимания происходящего, от неразрешимого вопроса – зачем все это? И постоянная мысль, от которой невозможно избавиться ни днем, ни ночью – мысль о семье.
Все эти годы полковник ничего не знал о своей дочери, не знал даже, что его жены уже нет в живых. Не раз Николаев вспоминал барона Хоффа и его пророческие слова: «Знать, что будет, нам не дано, но прочувствовать придется. Каждому – свое. Действительно пришлось».
Разгром Белого движения означал для полковника одно: борьба не закончена. Закончен, и закончен бездарно и бесславно, первый военный этап. Предстоит затяжная, упорная борьба с этим красным наваждением, но, чтобы полностью посвятить себя ей, нужно найти и вывезти семью из этой новой, непонятной и страшной России. Цель была обозначена – Харбин. Там есть родственники и представительная русская колония.
Глава IV. Харбин
Калитка скрипнула и впустила во дворик отца. Его руки были заняты свертками и пакетами.
– Лена, прими, пожалуйста.
– «Наверное, подарки», – подумала девочка и не ошиблась. В пакетах и свертках были и платья, и спортивные бриджи, и зимняя куртка, и несколько книг.
– Ты заметно подросла за последнее время и, как мне кажется, твой гардероб пора обновить. – Лена вытянула вперед и ладонями вверх руки, и увидела, что рукава сорочки плотно обхватили запястья и стали мешать движению.
– Да, я уже большая. – Девочка взяла свертки и пакеты и с прискоком побежала в свою комнату примерять обновки.
Когда солнце стало склоняться к закату, все собрались за праздничным столом. Горели девять свечей, но еще ярче горели глаза и щеки девочки. Наконец-то она поверила, что есть другая, нормальная жизнь с праздниками и радостями, и когда можно кушать столько, сколько тебе хочется. И не видеть голодных глаз близких, оставляющих тебе последний кусок хлеба, и ты будешь жевать его, давясь слезами. За столом много говорили, много было высказано пожеланий, как это и принято в такой день, и девочка, расчувствовавшись, даже всплакнула слезами радостными и чистыми. И когда ее спросили, чего бы она хотела, чем бы хотела заниматься, Лена,
