этот незнакомец? Почему у него ружье? Получается, на верфи работал не один человек?
Но какая разница, если Эй в курсе?
Я поднялась на очередную ступеньку воображаемой таинственной лестницы, но сколько еще там осталось ступенек? Эй никогда ни о чем мне не рассказывал. Любил ли он меня или же просто использовал? В голове была каша…
Сил идти по гравию не осталось. Утренняя радость покинула меня. Каждый шаг давался с трудом. А еще я здорово проголодалась. Стало ясно, что придется встретиться лицом к лицу с Дедушкой. Какое у него будет настроение? Может, его уже предупредили о моем исчезновении. Мне хотелось, чтобы он волновался, чтобы он сожалел. Чтобы был зол, но только на отца Самюэля.
Впрочем, было бы что поесть, а остальное неважно.
Наконец-то вдали показался дом. День подходил к концу. Я совсем обессилела.
В приоткрытую дверь виднелось разбитое окно. Как по волшебству сзади меня вырос Эй в своей рыбацкой одежде. Он толкнул дверь, но рукой загородил мне проход. В нос ударил сильный запах алкоголя. На полу была разлита бутылка настойки, стол перевернут. Я пошла за Эем, но Дедушки нигде не было. Шаги Эя раздавались над моей головой, на втором этаже; он рычал, двигал мебель, похоже, вырывал половицу. Я подняла с пола чернильницу, перо и Дедушкино вязание. Одна из спиц оказалась липкой от крови. Где же он? Комната выглядела странно пустой, но в очаге еще тлели угли…
Эй вернулся с зажженной свечой и пистолетом на поясе. Он был страшен; рот открыт, словно бездна. Эй побежал на террасу, остановился перевести дух, затопал ногами, вернулся за подзорной трубой и наконец обвел взглядом порт, гавань и море. В нем кипели вопли – вопли, которые бились внутри и не вырывались наружу. Он ринулся в свою комнату, громко хлопнул дверью, а потом – снова шум и топот. Дедушка исчез, но Эй обезумел не поэтому. Вот он опрокинул что-то из мебели на пол. Слышалось, как из оконных рам вылетают стекла. Эй промчался по лестнице, схватил огромный мешок и бросил на пол свечу. Тут же пролитый алкоголь вспыхнул. Желтое пламя облизало стол, поцеловало соломенные стулья и, втянутое дымоходом, разбухло, словно волна. Вспомнив обо мне, Эй схватил меня за руку и вытянул наружу. Я схватила было перо и чернила, но Эй вырвал их у меня из рук.
Снаружи я увидела, как дым красит в черный цвет черепицу. Потрескивало пламя. Черная колонна дыма высилась над крышей и наполняла ночь искрами.
Эй даже не пытался остановить пожар. Мы сразу побежали в густом дыму и добрались до любимого Дедушкиного места. Не хватало дыхания, я перешла на шаг. Ледяной ветер, казалось, пронизывал нас насквозь. Не предупредив, Эй толкнул меня и прижал к земле животом вниз. Он задрал мне рубашку на голову, уперся локтем в поясницу, а другой рукой крепко держал за шею. И внезапно я закричала от острой боли в спине – мне как будто загнали иглу под кожу. Как будто к ней что-то пришивали. Снова и снова. Чуть сбоку. Чуть выше, чуть ниже. Я извивалась под его рукой, рыдала от боли, но Эй не ослаблял хватку. Осталась лишь эта боль по всей спине. Справа, слева. Медленная. Старательная. Механическая.
