нашли общий язык подпольщиков и договорились о выпуске сборника «Песенка шута». Для иллюстраций я выдрал несколько листов из конспекта про теории искусственного интеллекта, и вложил в конверт со стихами. Теория искусственного интеллекта способствовала творчеству не хуже военной кафедры, хотя в остальном была такой же бесполезной.
Издатель так и поставил на обложку лист из конспекта: справа формулы и схемы нейронов, слева – рисунок с голой бабой. Вечная моя дилемма.
# # #
Не успела выйти книжка на русском, как я получил письмо от одного из тех поляков, что флеймили в ньюсгруппе rec.arts.poems. Западное поэтическое сообщество не хотело отпускать своего фантомного профессора-востоковеда. Марек Луговски сколотил издательство и приглашал стать одним из его первых авторов.
Надо ли говорить, что америкосы и тут сумели отличиться от наших? Марека и его ребят совершенно не интересовало, как я выгляжу, чем занимаюсь по жизни и с кем знаком. Мы с ними вообще никогда не видели друг друга: издательство состояло из четырёх человек, живущих в разных концах Штатов. Все книжки делались через Интернет. Единственное, что они спросили, – какой у меня монитор и видеокарта.
– А зачем вам?
– Цвет обложки, Алексис! Как ты выберешь цвет обложки, если у нас разные настройки?
Мой ответ – «согласен на светло-серую» – показался им богохульством. Чувствуя, что ребята взялись за дело всерьёз, я решил и сам подсуетиться с оформлением. Собрал и критически оглядел собственные рисунки. Нет, не катит. Слишком много искусственного интеллекта.
К тому времени я уже отселился от русских программеров, понимая, что с ними ни хрена не изучишь ценности демократии. Теперь я жил с тремя безбашенными американцами: писателем Чессом, владельцем кафе Мэттом и художником Франческо Амайа. К Фрэну я и обратился насчёт картинок для сборника хайку «Мояяма».
Незадолго до этого мы с ним уже замутили один совместный арт-проект. Фрэн тоже учился в универе, только на художественном факе. В рамках курса по зарубежным культурам им задали снять короткий видеофильм о встрече с иностранцем.
– Ну и херню они там наснимали! – заявил Фрэн, вернувшись с просмотра чужих работ. – Сажают перед собой за стол пришибленного китайца и давай трындеть про права человека. Скука смертная. Мы пойдём другим путём.
И мы пошли. Фильм начинался с того, как мы с Фрэном и Чессом хлещем «Старый Таллинн» из больших чайных кружек, попутно объясняя друг другу неприличные жесты наших культур и слова для обозначения половых органов. Разговор плавно переходит на истребление коренных американских индейцев. Сразу после этого идёт кусок, где я читаю стих про русских женщин-кошек, а на экране в это время показывают толстых американок, пожирающих гамбургеры. Кончался фильм очень романтически – ночь, фонари, и я иду по узкому парапету моста над железной дорогой. Очень страшно, на самом деле. Но это уже утром, когда я трезвый на тот же мост вернулся.
А Фрэну поставили за фильм «F». Потому что там
