чего они хотят. В конце концов, конечно, начинаешь шарить – но всё равно с нашими как-то проще. Особенно когда тебя уже тошнит от английского.
На конвент русской ньюсгруппы в Поконосе я захватил несколько копий «Песенки шута» и раздарил книжки бывшим соотечественникам. Но на каждую женщину там уже было по нескольку озабоченных мужиков, и я вернулся домой без приключений.
Однако хитрый Делицын, проезжая после конвента по нью-йоркщине, подарил одну из книжек замечательной девушке Марине.
Сначала наш роман был очень аккуратным, то бишь электронно-почтовым и телефонным. Через месяц я не выдержал и рванул к Марине через четыре штата. После этой встречи крышу мою повело самым страшным образом.
Главная заподлянка с русскими американками – с виду и по голосу они как настоящие наши. Но в башке у них все иначе подключено, как в американской розетке.
В России женщина любит долгие романтические шуры-муры, встречи-расставания, сцены ревности и прочие страсти-мордасти. И только после этого сдаётся. В Штатах же она, особенно молодая, быстро перепаивает контакты. Ей ничего не стоит перепихнуться с малознакомым при первой встрече – зато всякие страсти попадают в разряд опасностей, которые разрушают индивидуальные планы.
Нет, она в принципе не против какого-то разумного количества страстей. Но в безопасном таком, упакованном виде – по Интернету, по телефону, в книжке Лимонова, на кассете с Коэном…
Мои же страсти только обострялись из-за дистанции. Если бы Петрарка пожил со своей Лаурой хоть неделю, он не написал бы ни одного сонета. Но у него такой возможности не было. У меня был автобус «Грейхаунд».
Когда я в очередной раз сообщал Марине, что еду к ней – без спроса, без плана! – с ней делалась паника. Она звонила Делицыну и спрашивала, как вести себя с русскими поэтами-маньяками. Делицын демонически смеялся и советовал вызвать полицию. Сам он в то время гонялся по Штатам за такой же молодой русамериканкой с красивыми зубами, и она напускала на него полицию уже не раз. Левон был закалён в борьбе с полицией и хотел посмотреть, как я пройду это испытание.
Может, лучше было бы, если б она хоть раз вызвала копов. Но она не вызывала – и её чёртов Коэн вертелся у меня в голове ещё много лет.
танцуй со мной под плач смычка, мани за красотой
веди меня сквозь панику в свой шёлковый покой
неси меня, как голубь – письма через край земли
танцуй со мною до конца любви
танцуй со мною до конца любви
…И скрипочка, скрипочка, и Перла Батталья на подпевках – ах, как ты меня сделала с этой песенкой! А ведь я так надеялся, что не подведёт старый трюк, моя пиковая дама по имени «литература». Ведь то, что уже записал словами, больше не снится, не думается, не исполняется. Оно лежит мёртвое и не мешает жить.
явись мне дивным ангелом, пока все смотрят сон
и покажи, как движется твой стройный Вавилон
и покажи мне, где тот рай, что позабыт людьми
танцуй со мною до конца любви
танцуй
