90 метров. Семье Нобелей лишь одна из этих скважин давала более миллиона галлонов нефти в день. То есть каждый день – состояние.
Тьюгенхэт и Гамильтон сравнивали расточительность и богатство некоторых нефтепромышленников с атмосферой во дворцах золотоордынского Кубилай-хана. У одного «нефтяного короля» имелся дворец из золотых плит, другой хранил нефть в цистернах из платины, все ввозили из России множество красивых женщин и имели наёмные войска «кочи» из разорившихся грузинских дворян для охраны и защиты друг от друга.
Вот какую жизнь вела за счёт российских недр мировая «золотая» сволочь. А что имела Россия? Тьюгенхэт и Гамильтон этого не скрыли: скученность рабочих бараков и за каторжный труд – хлеб пополам с водой.
В придачу Россия получила к 1913 году ещё и… острый топливный «голод»: добыча нефти уменьшилась по сравнению с 1901 годом на 2 миллиона тонн. Нефтепромышленники ссылались на «естественное истощение недр». На самом же деле ради взвинчивания цен новые нефтеносные поля консервировались, на старых сокращалось бурение. Закрывались нефтеперегонные заводы.
Мир был поделён на территориальные куски, но капиталы проникали через любые границы беспрепятственно и брали в долговую кабалу не менее крепко, чем белый плантатор – чёрных рабов в колодки.
Вот так же брали в кабалу и богатейшую, но стреноженную идиотизмом властей Россию. По сравнению с Англией, Франции не очень-то повезло с колониями вне Европы, зато она взяла своё в самой Европе. Англия размещала за границей суммарно в два раза больше капитала, чем Франция, однако на каждый «европейский» английский миллиард приходилось почти шесть миллиардов французских!
И почти треть заграничных французских капиталов вкладывалась в Россию. А это почти автоматически обеспечивало французским рантье миллионы русских мужиков со штыками на их стороне в любом крупном конфликте.
КОНФЛИКТ же зрел. Причём претендентов на одно мировое господство было даже не три, а целых четыре. В Большую тройку (США, Англия, Франция) энергично прорывалась Германия, превращая её в Большую четвёрку Капитала. При этом германский Капитал был и более национальным, чем англо-французский (и уж тем более – американский), и находился, так сказать, немного «на отшибе» из-за самобытности и новизны.
После полного разгрома французской армии при Седане кайзер Вильгельм I, поднимая бокал за своих сподвижников, сказал: «Вы, генерал Роон, отточили наш меч, вы, генерал Мольтке, управляли им, а вы, граф Бисмарк, своей политикой в течение нескольких лет вознесли Пруссию на теперешнюю высоту».
Несмотря на достаточно почтенный возраст и самого автора тоста, и его адресатов, сам такой тост говорил о государственной молодости: вялый монарх в окружении расслабленных царедворцев ничего подобного сказать не сумеет. В той же имперской Британии конца XIX века подобные энергичные тосты были невозможны, несмотря на весь империалистический пыл Редьярда Киплинга.
