оказался на волосок от смерти. Его эскадрон участвовал в разгроме отряда Зверева, который был настигнут красноармейцами после нескольких дней преследования. «Незадолго до этого у меня появился исключительный конь, – рассказывал Жуков писателю Симонову. – Я взял его в бою, застрелив хозяина. И вот, преследуя антоновцев со своим эскадроном, я увидел, что они повернули навстречу. Последовала соответствующая команда, мы рванулись вперед, в атаку. Я не удержал коня. Он вынес меня шагов на сто вперед всего эскадрона. Сначала все шло хорошо, антоновцы стали отступать. Во время преследования я заметил, как мне показалось, что кто-то из их командиров по снежной тропке – был уже снег – уходил к опушке леса. Я за ним. Он от меня… Догоняю его, вижу, что правой рукой он нахлестывает лошадь плеткой, а шашка у него в ножнах. Догнал его и вместо того, чтобы стрелять, в горячке кинулся на него с шашкой. Он нахлестывал плеткой лошадь то по правому, то по левому боку, и в тот момент, когда я замахнулся шашкой, плетка оказалась у него слева. Хлестнув, он бросил ее и прямо с ходу, без размаха вынеся шашку из ножен, рубанул меня. Я не успел даже закрыться, у меня шашка была еще занесена, а он уже рубанул, мгновенным, совершенно незаметным для меня движением вынес ее из ножен и на этом же развороте ударил меня поперек груди. На мне был крытый сукном полушубок, на груди ремень от шашки, ремень от пистолета, ремень от бинокля. Он пересек все эти ремни, рассек сукно на полушубке, полушубок и выбил меня этим ударом из седла. И не подоспей здесь мой политрук, который зарубил его шашкой, было бы мне плохо… У меня потом еще полмесяца болела грудь от его удара».
После ликвидации Тамбовского восстания Жуков был назначен командиром 2-го эскадрона 38-го Ставропольского кавалерийского полка 7-й Самарской кавалерийской дивизии. Тамошний старшина А. Л. Кроник оставил подробные воспоминания о своем командире: «Был он невысок, но коренаст. Взгляд у него спокойный, неназойливый, но цепкий, оценивающий. Скованности в позе комэска не угадывалось, но и той естественной расслабленности, которую может себе позволить человек, ведущий непринужденную застольную беседу, я тоже в нем не чувствовал. Движения его были сдержанны. Он, вероятно, был очень крепок физически, а в сдержанности каждого его жеста я чувствовал выработанную привычку постоянно контролировать себя, что свойственно людям волевым, внутренне дисциплинированным. Я сразу почувствовал, что мой комэск – настоящая военная косточка…»
Старшина отмечал, что Жуков категорически не терпел унижения опытными бойцами новобранцев или офицерами – подчиненных. И даже совсем неопытных и неуклюжих призывников старался ободрить и поддержать. Однажды в числе новичков Кронику под начало достался тихий, забитый, неказистый крестьянский парень. Он даже своего коня опасался, а конь, естественно, почуяв неуверенность, скалил зубы, становился на дыбы и не подпускал бойца к себе. Узнав об этом, Жуков посоветовал старшине учить бойца по-суворовски: «Суворов говорил: боится солдат ночью вдвоем в караул идти – пошли его одного. Надо человека наедине
