разливалась. Какой-то чудакк ней прибавлял бесконечность.
Солнце молчало, трепались сороки,
листья пускались в танец.
Рыдали ночами дождём водостоки,
город рядился в глянец.
Утром вставали прозрачные холода,
свитер в шкафу заждался,
первый снег, как святая вода,
в кожу улиц впитался.
Сыпал листьями отрывной календарь,
дворник возил их в бричке.
С жухлых листьев сходил янтарь
и застывал по привычке…
#ржавый_грош
Вот в этой бурой заводи, густом бурьяне
почувствовать себя фрегатом в океане,
смотреть, как ветерок рождает дрожь,
и в ней луна болтается, как ржавый грош
у бедняка в кармане.
Ну что ж, пусть будет так, пусть так.
Тогда ещё не помешают книга и гамак,
и плыть, наматывать солёных миль,
покуда заводь бурую и мёртвый штиль
не раскромсает на куски маяк.
Ваниль и сахарная вата пусть над головой,
и я, такой нескладный и такой живой,
под ними, что измеряю жизнь морями,
и воздухом, который я тяну ноздрями,
и самой северной звездой.
Горстями отскребать и выносить уныние —
любимый грех. Всё за борт, в тёмно-синее,
под тяжесть этой толщи вод и снов,
на дно, в глухое царствие других грехов.
Стать чище и глубиннее.
И рыбаков встречать, морских бродяг,
и якорем пересчитать архипелаг,
и, ржавый грош найдя в кармане, как луну,
подумать, сплюнув горькую слюну:
я на мели, но точно не бедняк. Вот так.
#без_вести_пропавшие
Лето плавное и текучее,
как женщина Модильяни,
плавит внутренности, фасады
и лёд в стакане,
на обед подаёт веснушек,
солнечную шрапнель,
а к десерту небо
под соусом бешамель.
И не тягостны с ним
ни скука, ни ожидание.
Лето помнят дословно,
как заклинание.
От его мерцания,
запаха и нагрева
откликается трепетом что-то слева —
то ли сердце, то ли что-то ещё живее.
Поцелуи становятся дольше,
слова – нежнее.
Всё в янтарь погружается
мягкой силой
и глядит оттуда
двукрылою дрозофилой.
Дни по очереди, как бусы в чётках,
и земля не значится
во вселенских сводках,
потому что летом она
за неведанными рубежами,
вся пропавшая без вести
вместе с нами.
#сантьяго
Это море старо как мир,
стар как море рыбак Сантьяго.
У него и у моря глаза – сапфир,
всё состарилось, кроме взгляда.
Его кожа – на четверть соль,
солнцем сточены скулы.
Жизнь, исхожена поперёк и вдоль,
как рыба в воде блеснула.
Тело
