ли оставшееся расстояние на полусогнутых, каска слетела с его головы и с дешевым кастрюльным звуком шмякнулась о противоположную стену окопа. Он провел ладонью по коротким волосам, почувствовал кровь и потерял сознание. Ей-богу, падая на холодную землю, он даже не успел испугаться. Только спустя некоторое время, когда он вертел в руках испорченное средство индивидуальной защиты и разглядывал дыру, на него накатывал ужас. Еще миллиметр – и пуля расколола бы череп. Волосы на этом крошечном участке не растут до сих пор.
Лабберт вспоминает поименно тех, с кем был на той войне. Вот они, все здесь. Даже те, кто умер. Оживая в памяти, их тени несут с собой горечь. Но почему они так надрывно смеются? Смеются, отчего-то закрыв глаза. Такое происходит, когда изо всех сил стараются сдержать слезы. А может, это не смех, а насмешка? Насмешка над теми, кто не усвоил урок?
Хорст с интересом наблюдает за тонкой мимикой лица начальника. Лабберт, в свою очередь, фокусирует взгляд на лице любопытного Хорста.
«Где же ты будешь, когда окончится эта война? – мысленно спрашивает Лабберт. – С миллионами других прахом останешься на чужих полях, или в бегстве и бесславии проведешь последние годы?»
Хорст многозначительно улыбается, словно услышав его мысли.
Иосиф бродит из одного чердачного угла в другой. Перестав обращать внимание на совершаемые действия, он уже не слышит, что его шаги гулким маршем отдаются на нижних этажах. Его беспокоит участь Лотара. Теперь он жалеет, что вместо того, чтобы разделить судьбу пойманных в кабинете гестапо, обоюдно принимая удар, он целый день прохлаждается на каком-то чердаке.
Люк приподнимается. Появляется лоб и прямоугольные стекла очков в тонкой оправе.
– Эй! Чего топаешь? – бешеным шепотом сокрушается человек.
– Уже стемнело. Хочу выйти.
– Успеешь. Только вот сейчас мимо дверей прошли двое, оглядывались. Посидишь ночку, а завтра выйдешь.
– Ну, нет!
– Да что с тобой, в самом деле? Мы тебе жизнь спасаем, а ты так и лезешь в пекло!
– Я благодарен. Но друг в беде.
– Найдешь своего друга. Сиди и не трепыхайся. – Люк осторожно опускается.
Иосиф подскакивает и вставляет в оставшуюся щель кончик ботинка.
– Ты чего?
– Я должен идти! Ваша забота поможет мне сейчас, но дорого обойдется в будущем.
Мужчина приоткрывает люк и безрадостно смотрит снизу вверх.
– Хорошо, спускайся.
В доме пахнет свежим печеньем, кофе и медом. Иосиф идет следом за человеком, и вот перед ними первый этаж. Легкий беспорядок здесь давно перерос в откровенный бардак. Много вещей. Комоды, тумбочки и стулья завалены всевозможным тряпьем. Дверцы некоторых не закрываются по той же причине. Но Иосифу сразу становятся ясны мотивы этой бытовой энтропии: он замечает швейную машинку.
