доступность. И ему хотелось улыбаться в ответ, напитывая движения – мыслями. Точнее – это получалось непроизвольно. С ним она забывала буквально обо всем. А он – словно укрывался ею от жизненных вьюг…
Они валялись раздетыми, ели виноград, ныряли в сумасбродные, игривые, и как будто уже не первый год знакомые ласки, потом обсуждали мелькнувшее во включенном фоном телеке, следовали за порывом «ветра мыслей» непостижимой цепочкой ассоциаций в самую бесконечность. Они могли пролежать 2 часа, но подхваченные полетом идей и фантазии, уносились в потоке событий, понятных и заметных только им, куда-то в необозримые дали. Она неслась на немыслимых скоростях в неведомое, не сходя с места. Словно она – снова школьница, и впереди – столько неизведанного. Она с благодарностью и любопытством шарила пальчиками по рельефам и укромным уголкам, прислушиваясь к отдаче, к отзывчивости тела. Еще позавчера его легко было смутить, но не теперь. Хотя моментами он и кутался в нее как озябший щенок на ветру…
И тут вдруг распахивается дверь. И вваливается озябший…
но не щенок – медвежонок.
В своей необъятной дутой куртке, скидывая ее на ходу… И на размашистом пол-обороте замирает с наи-комичнейшим из возможных его выражений.
Даже если Саша и знал,
он явно не ожидал это увидеть. Сам. Прям вот здесь и прям сейчас.
Таня знает Сашу не первый день. Она читает его как давно знакомую повесть. Сашка почти чувствительно, почти щекотно пробегает по ней своими яркими синющщщими «пушистыми» глазами, заметным усилием, меееедленнно, как пластырь, пытаясь оторвать взгляд от застигнутых аппетитностей. Саша – это Саша, он – всегда голоден, даже если сыт. Это тот ещё кот. Ему никогда не удавалось скрыть своих порывов. Его вкусный выразительный рот распахивается для слов, но дышит огнем. Он любопытен и горяч. Она чувствует, почти видит, как отражается в его зрачках, и ей нравится собственное отражение в нем. Ну а Никите – есть чем гордиться,
и чем похвастать…
И снова это напряжение повисает в воздухе, обостряя ощущения. Новая чуднАя деталь.
Все смущены, застигнуты врасплох, и стремятся скорей замять неловкость. Таня запоздало целомудренно накрывается. Сашка отрывает и опускает многострадальный взгляд и иронично витиевато добротно извиняется. Очень витиевато. И трижды добротно. Заполняя недостаток слов – красноречивыми рефлексиями: пунктирами не то интеллигентной виноватости, не то дружелюбного ехидства. Мечется меж эмоций, рикошетя реакциями. Сатир, который внезапен и повсеместен в этом волшебном мире. Он вдруг непостижимым образом обнаруживается почти на середине номера, пятится назад. Что-то говорит. И говорит, и пятится.
Уходит, вот-вот.
Ухооооодииииттт…
Уже отвернулся и заступил на порог… Держится за ручку двери,
и вдруг оборачивается. Это его решение в эту минуту. Мячик взгляда мечется меж присутствующими,
