пытался выглядеть независимым. Однако, каждое его слово и действие настолько изобличало полную готовность сесть на трон, что в итоге все начали относиться к поведению юноши, как к «ломанию молодой недотроги». Такой исход взбесил Нокта, его тщеславие было задето, но ничего менять он не стал. Гордость взяла верх, и парень продолжал играть избранную роль, пусть и фальшиво.
Живя и вращаясь в высших кругах, в цепи размышлений черноволосый фаратри вскоре коснулся мыслью и брата, который пусть ничего не говорил прилюдно о своём отношении к власти, но периодически доказывал поступками, что трон для него подобен чумной гробнице.
Горожане говорили о нём со страхом, люди на земле боготворили. Они не забыли его первое пришествие и вспоминали о нём, едва сдерживая восторг. Когда же речь касалась любви Диона к смертной женщине, даже самые крепкие сердца порой обливались слезами. Все знали эту историю, и если на небесах она вселяла ужас, то на земле производила эффект лекарства.
Стоит отметить, что «людской вопрос» стоял во время повествования весьма остро. Мир между небом и землёй держался около века, однако у Дэма не было уверенности в том, что люди не начнут сопротивляться. В этом случае Дион с его человеколюбием мог послужить гарантом спокойствия и процветания двух соседствующих рас. Нокт понимал это, и оттого иногда смотрел на наивное поведение брата, как на самую продуманную хитрость. В душе черноволосого фаратри порой просыпалась злоба. Гнев и честолюбие, приправленные практичностью и чутьём – страшное сочетание, особенно если им обладает человек с нечестивыми мыслями. Временами, идя у них на поводу, Нокт был близок к подлости, но всегда успевал остановиться, напоминая себе, что младший брат ещё совсем дитя и драться с ним за трон, всё равно, что рушить детские грёзы о волшебных краях.
И хотя могло показаться, что в Дионе Нокт видел соперника и наивного глупца, это было не так. Черноволосый фаратри относился к брату с теплом родного человека. Когда этого требовала ситуация, он помогал ему, а в остальное время безмолвно находился рядом.
Удивительно, но идеи братьев в чём-то соприкасались. Нокт тоже не видел ничего ужасного в любви к людям, даже наоборот – называл её полезною. Правда, по его разумению, эта польза состояла только в политическом равновесии, а не в совершенном равноправии человека и фаратри. Дион же не задумывался об общественном значении его поступков, а отдавался людям всем сердцем, забывая о небесной жизни, её суете, наслаждениях и праздности.
Солнце медленно сходило с наивысшей точки. Прошёл час с того момента, когда фаратри ушли в лес. Вскоре они начали возвращаться.
Первым в лагерь вернулся Дион, неся в руках и в одном мешке так много палок, веток и мха, что Нокт, оторванный от размышлений, сначала не разглядел брата за всем этим. Когда строительные материалы рухнули на песок, и черноволосый юноша увидел Диона, он рассмеялся.
– Зачем ты принёс столько? Дворец решил отстроить?
