Святой Девы на шпиле базилики, и так же мрачно возвышались на горизонте башни легендарного замка Иф.
Мистраль – обычное дело в этих местах, он регулярно, весной и осенью, напоминает людям, кто хозяин на Средиземном море, ежегодно собирая свою дань. Попадая в него, начинаешь ощущать, сколь мал и беспомощен человек, застигнутый стихией в своей железной скорлупке, и сколь снисходительна к нему природа, только лишь дав ему понять, кто есть кто в этом мире.
Старый медальон
Это был старинный медальон на почерневшей от времени серебряной цепочке. Он был закрыт, но Андрей знал, что в нем находится – выцветшая от времени детская фотография и локон детских белокурых волос. Немного подержав его на ладони, он медленно разжал руку, и медальон беззвучно канул в темную, слабо колышущуюся воду у Графской пристани. С чувством грусти и облегчения Андрей вышел на Приморский бульвар, постоял у памятника Нахимову и медленно пошел к штабу севастопольской бригады вспомогательного флота, где ждал рейдовый катер.
Глядя на проплывающие мимо берега Северной бухты и белые скалы Инкермана, напротив которых находилась стоянка танкера «Владимир Колесницкий», Андрей вспоминал давнюю историю, связанную с этим медальоном…
Это было два года назад. Танкер вспомогательного флота ТОФ «Илим» уже неделю стоял на ремонте в Марселе, на заводе фирмы ASMP (Atelliers et Shantiers de Marseile Provence), располагавшемся в районе пригорода Мадраг. Судно находилось в старинном сухом доке, грузно повиснув на кильблоках, без винта и гребного вала. Борта по старинке со всех сторон были подперты бревнами, по которым ночами шныряли здоровенные портовые крысы.
В соседнем доке, весь в огнях сварки и тучах пыли от пескоструйки, ремонтировался американский эсминец «Джонас Ингрэм».
На танкере работало человек тридцать французов, несколько югославов и арабов. Руководил работой главный инженер мсье Логотю, полный, жизнерадостный здоровяк с висячими усами, больше смахивавший на украинца, за что его втихомолку именовали Логотюком. А переводчиком был пожилой, за шестьдесят, худощавый хмурый мужчина Жорж Шестакофф, говоривший по-русски очень правильным, непривычным для моряков литературным языком, иногда вставляя в разговор совершенно непонятные, старомодные выражения. К своей работе он относился добросовестно, как, впрочем, и все французы, однако вел себя с моряками очень сухо и сдержанно. Он охотно питался в кают-компании, обожал борщ, с любопытством прислушивался к разговорам, но в беседы никогда не вмешивался. И только однажды, когда по русскому обычаю обмывали удачную сделку по покупке голландской краски, выпил немного и разговорился.
Он был русским эмигрантом из «первой волны», родился в Севастополе, отец был мичманом на эсминце «Жаркий», а мать – сестрой милосердия в морском госпитале. Родители ушли вместе с врангелевским флотом в Бизерту, так что детство его до 1925 года прошло в каюте крейсера «Адмирал Корнилов». Во время войны
