одной целой кости.
Сегодня судьба его пощадила. Он вернулся, когда худшее уже закончилось. Хотя нет. Трудно поверить, но, кажется, худшего не произошло. Старик как раз застал тот момент, когда один из терьеров – тот самый, который принадлежал Новотны и недавно позволил Большому невиданную фамильярность, – внезапно вырвал поводок и с яростным рыком бросился на хозяина. Прежде чем кто-либо успел дернуться, пес вцепился в солдатскую задницу и разодрал мясо вместе со штанами. Новотны истошно заорал, а Дастье самодовольно ухмыльнулся, словно случилось именно то, чего он ожидал, подтверждая его наблюдательность и профессиональное чутье.
Старик ничего не понимал. Смысл происходящего ускользал от него, но он давно отказался от попыток найти объяснение человеческой мерзости, иногда так хорошо замаскированной, что она даже смахивала поначалу на доброту или благородство. И не было лекарства от глубочайшего презрения к себе. Он сгорал от стыда, и, что бы ни случилось за время его трусливого «отсутствия», боялся даже мельком взглянуть на жену. Позже он как-нибудь свыкнется с этим, да и она тоже. Все равно им деваться некуда, а поодиночке точно не выжить. Так что придется и дальше терпеть друг друга.
Между тем терьер продолжал терзать извивавшегося на земле Новотны, пока тот не изловчился схватить автомат. После четырех ударов прикладом рыжий наконец раскроил псу череп, а потом прикончил издыхающего терьера короткой очередью.
– Побереги патроны, кретин, – небрежно бросил комендант и выдержал паузу, пережидая, когда заглохнет матерящийся Новотны, а рыдающая женщина скроется в доме. Затем щелкнул пальцами перед глазами Большого: – Знаешь, в чем твоя ошибка, призывник Ну? Ты должен был позволить ему это сделать. Тогда действительно сошел бы за идиота. А так – годен. Добро пожаловать в ряды защитников республики. Блюм, проводи.
Старик думал, что теперь-то все закончилось – по крайней мере, на сегодня. Но он ошибался. Комендант повернулся к нему:
– А теперь давай-ка взглянем на твою калеку.
Глава третья
Когда желтый автобус скрылся за холмом и натужный рев двигателя затих окончательно, старик обнаружил, что обмочился. Не от страха – от слишком долгой неподвижности. В последнее время такое случалось с ним все чаще. Неприятная влага на внутренней стороне бедра заставила его шевелиться. Он двинулся к дому, прошел мимо скорчившейся на земле жены и мимо девочки, которая самостоятельно доковыляла до двери и осторожно выглянула наружу. Очутившись внутри, он полез по приставной лестнице на чердак, где последние годы спал Большой. Давно он туда не взбирался и понял, что через пару лет вряд ли вообще сможет. Зачем ему это понадобилось, он не знал. Просто его неудержимо потянуло на чердак.
И вскоре он стоял там, согнувшись в три погибели. Должно быть, Большому приходилось ползать на четвереньках по дощатому настилу, но что-то ему здесь нравилось, раз его было не согнать отсюда, и старик силился понять – что. Он даже принюхался, хотя плохо чуял забитым носом. Пахло пóтом, старой соломой,
