ещё не научился видеть. Скоро научится.
– Видеть? Значит, теперь он видит?
– Кладите его сюда.
– Не в кювету? – Опять чужой, плохой голос.
– Нет, пусть привыкает к нормальной жизни. Дайте одеяло. И притушите свет! Где еда?
– Вот. – Ещё один голос, похож на Её, но другой, неприятный. – А он красавчик! Настоящий Лепонт!
– Выйдите из бокса!
– Как хотите. Сами его кормить будете. Вот бутылка.
– Может, лучше зонд? Захлебнётся же на… нафиг.
– Не выдумывайте. Ну-ка, давай, подними голову, во-от так. Лена, милая, подай бутылку. Та-ак, открываем рот.
С ним что-то делали, и делал именно Он. Что-то неприятное, но ведь Он не может делать плохо! Надо подчиниться. Тьфу! Что это?!
– Капризничает. – Несколько голосов рассмеялись.
– Он ещё не знает, что такое еда. Ну-ка, мальчик, ещё раз. Ты должен есть, иначе умрёшь.
В горло полилось что-то жидкое и сладкое. Теперь это были не абстрактные слова, они обрели смысл. И ему пришлось глотать это жидкое. Хорошо! Ещё!
– Вот молодец. Теперь спи, всё хорошо. Ты со всем справился.
Голоса отдалились. Последнее, что он слышал, был Её вопрос:
– Его нужно кормить очень часто?
– Нет. Пять раз в день, как обычного больного. Ему ведь не надо расти.
Стало тихо и спокойно, только неправильно. Но он так устал, что не хотел думать, почему неправильно. Он хотел спать. Последнее ощущение было приятное: он – «настоящий Лепонт».
– Ну что, будем завтракать?
Его голос. Хорошо. Но вокруг всё… Не плохо, но не так. Столько новых ощущений, ещё вчера ошеломлявших, пугавших его. Теперь они стали не такими сильными, более привычными. Новые чувства – это так странно. Вот одно из них, от него немного больно.
– Притушите свет, для него это слишком ярко.
Значит, это свет? Но свет видят. И он теперь видит? Но пока ничего не понятно.
– Давай-ка, поешь.
Ещё одно ощущение, уже знакомое. Это еда. Она вкусная, жидкая, тёплая. Значит, ощущение не одно, их несколько, связанных вместе. Надо научиться есть.
– Ну что, профессор, будете менять пелёнки? – Чей-то смех. Телу странно: сначала очень тепло, но не всюду, а потом холодно и мокро – это ещё одно, прежде абстрактное, слово, ещё одно ощущение. И ещё ему вдруг хорошо, легко стало.
– Где простыни? Помогите его поднять. Да держите же его руки, он ещё не умеет контролировать движения. Где подгузники?
Устал, слишком много всего. Хочется спать.
Свет, неясные образы перед глазами, знакомые голоса.
– Ну как он, Лев Борисович?
– Хорошо. Будешь делать массаж?
Тишина, короткое прикосновение.
– Что с тобой, милая?
– Не могу. Сейчас. Он – не они. Не могу. – Вздох. – Всё. Где крем?
Знакомое
