цепи сорвался, всё ему не так. А вчера вообще заявил, что сдаст в дурку. И дочка промолчала. В глаза посмотреть побоялась. Что же делать, куда уйти? К сыну? Там невестка хуже зятя, всегда встречает вопросом «Надолго к нам?» Внучку почти не вижу, там другая бабка водится. И ничего что они в доме моего мужа живут, а мне туда ходу нет. Вроде посветлело на улице, четыре уже. Скорее бы утро, уйдут все на работу, и я пойду. Раз решила, то пора.» Мария снова осторожно, стараясь не скрипеть пружинами дивана, легла и стала обдумывать план своих действий. С тех пор как её уволили, прошло три года. Пятнадцать лет она отдала фирме, хвалили её, а потом стали набирать молоденьких, длинноногих в коротких платьицах девочек и она со своей шишкой на голове и в старомодных нарядах стала им портить имидж, не соответствовать дресс-коду фирмы. А купить новые наряды зять не позволял, забирал всю её зарплату, выдавая только на проезд и на покупку продуктов. А вот когда её уволили, и она не смогла найти новую работу, то стал вообще за всё попрекать. Пока внук Ванечка был дома, ещё ничего, в школу его водила, по кружкам, а тут приспичило им отдать его в кадетское, так теперь только на выходных и видит внука. С тех пор, вот уже почти восемь месяцев ей совсем житья не стало. И стали её посещать мысли уйти из дома, точнее из квартиры мужа, в которой счастливо жила пока тот не умер, а перед смертью переписал – дом на сына, а квартиру на дочь, и приказал ухаживать за матерью. Наследство получили дети, а мать им стала не нужна.
«Море хочу увидеть. Сниться оно мне уже с полгода. Увидеть и помирать можно. Не нужна никому. Подружку бы свою Тонечку увидеть перед смертью.»
Будильник зазвенел в спальне у дочери. Тяжело ступая по коридору, зять кряхтя прошел в ванную. Он за последнее время растолстел на её стряпне и стал похож на борова, особенно когда одевал белую рубашку. Катя прошла на кухню. Марии зять запретил утром выходить из комнаты, чтоб настроение ему не портила перед рабочим днём и завтракали они тем что, было приготовлено с вечера. В комнату к ней забежал Ванечка, обнял, попрощался перед отъездом в училище. Вот и входная дверь захлопнулась. Мария встала, подошла к окну, посмотрела, как все трое сели в машину и медленно выехали со двора. Свой план уйти из дома она вынашивала уже месяца два, с тех пор как случайно увидала несколько репортажей о том, как теряются люди и задумала просто уйти, не сказав никому и ничего не взяв из дома. Конечно можно было купить билет на самолет или поезд, но тогда её быстро найдут и вернут домой, и тогда уж точно зять объявит её сумасшедшей и упечёт в психушку. Есть у него там связи. Да ещё скажет, что обокрала его. В последнее время он, проверяя покупки и чеки вроде бы со смехом говорил: -«Украли наверно рупчик, а?» а глаза злые, даже желтели будто. У неё есть свои сбережения, она с премий отлаживала понемногу, прятала. Там тысяч триста наверно скопилось. Если бы она, когда её уволили, начала оттуда доставать деньги, то зять сразу бы вычислил и всё забрал, а так думала перед смертью отдать дочери на свои похороны.
Мария смотрела в окно, ей было страшно, но страх перед психушкой, в которой её могут сделать совсем невменяемой, пересилил страх перед дорогой до Ялты.
Первым делом она налила себе кофе, его пьёт только зять и никто не смеет к нему прикоснуться. Но как говориться бунтовать, так бунтовать. С кружкой в руке она зашла в спальню дочери. Тут как обычно – постель не заправлена, всё раскидано, это была её обязанность убирать у них. Но в последнее время когда она заправляла постель, Мария чувствовала приступы тошноты и брезгливость. Сегодня она зашла не убираться, пусть теперь сами это делают. Ей нужен был ноутбук дочери. Зять запретил пользоваться интернетом, всё смеялся:
– Зачем вам, старой, интернет, дедушку хотите завести? – и ржал, противно так, похрюкивая, но чисто боров. Мария помнила свой пароль, это был день знакомства с мужем, поэтому сразу зашла на свою страницу. Она не заходила сюда с тех пор как её уволили, года два наверно прошло. Не стала читать сообщения, скопившиеся за это время, а начала искать свою подругу, связь с которой потерялась лет десять назад и Мария не знала, жива ли она, а может куда переехала.
«Токарева Антонина, сколько же их, так, моей пятьдесят два года, город Ялта. Вот она, моя Тонечка. Располнела немного, а всё такая же красавица. А дом какой у неё красивый, заметный. Раньше то она в квартире жила. Написать ей что еду? А вдруг что случится со мной по дороге? Нет, не буду. Адрес бы её найти, а вот тут, на этой фото написана улица «Северная.» Вот и хорошо. Дом я запомнила, улицу знаю. А сейчас собираться буду.»
Мария стерла историю посещений, выключила ноутбук и положила его на место. Не давая себе возможности передумать, она достала из шкафа куртку с капюшоном, которая провисела в шкафу лет пять, дочь и не вспомнит, что у матери была такая. Сложила в небольшую сумку несколько вещей, полотенце. Открыла нижний ящик комода, тут лежали разложенные по цветам клубочки пряжи, спицы, крючки и журналы по вязанию. Она любила вязать и, хотя зять часто высмеивал её за это, но сам носил связанные ей носки и любил щеголять в свитерах, а когда его спрашивали, где он приобрел такую шикарную вещь, то всегда отвечал, что по случаю подвернулись.
В
