Синева его глаз казалась электрической. В нем не было ничего скрытого, и, может быть, на это я и купилась здесь, на планете Хлад. За те годы календарные и годы световые, что я веду эти записи, блуждая по Системе и знакомясь с человечеством во множестве его масок, у меня случались более захватывающие приключения и более глубокие чувства, но Бейл затронул меня как мало кто еще. Бейл был редчайшей находкой – хорошим человеком.
– Его использовали для испытаний, – говорил он, – вместо аэродинамической трубы. Все, что ты видишь здесь, на Хладе, было испытано в Потоке. Если оно не способно уцелеть в Потоке – то и на Хладе не уцелеет.
Я спросила:
– Но ведь бо́льшая часть Хлада под щитами, да?
– У платформ нет щитов. У рокотов нет щитов. И за пределами щита бывают стационарные штуки. Погодные датчики, шлюзы, рельсы…
Снаружи его комнаты заканчивался день, сквозь окно просачивался фиолетовый вечер. Я откинулась на простыню. Мы были вместе уже две недели, и мне все еще нравилось рядом с ним, говорить или молчать. Просто смотреть на него. Бейл был особенным [Его имя – Крад? Может быть. Сердцекрад. И еще «град», и намек на криминала. Очень может быть.] Хлад ему подходил и не подходил одновременно. Он был пылким и сложным, неприкаянной душой.
А в тот момент он был мужчиной с детским светом в глазах, рассказывавшим мне о своих играх.
– Так вот, они бросали в Поток какую-нибудь фиговину, смотрели, как далеко она залетит, прежде чем развалится. Редизайнили ее, переделывали, снова смотрели, как ее рвет на куски, но каждый раз она держалась на несколько секунд дольше. Машины, здания, куски платформ – Поток принимал всё. Здесь даже корабли для глубокого космоса проверяли на ударопрочность. Если находился изъян – Поток разносил корпус стоимостью миллиарды бедолларов в наноклочья за ноль целых хрен десятых секунды.
Его энтузиазм был неисчерпаем. В послесексии он всегда был так похож на мальчишку – мальчишку, который безнаказанно натворил что-то недозволенное. Но спальня у него была совсем не мальчишеской. Она была чистой и безжизненной. Металлическая мебель, стенная монитория напротив узкой кровати. Единственным беспорядком – единственным, что придавало комнате характер, – была груда нашей одежды на полу.
Я гладила волоски на его руке, а он продолжал.
– Каналы разные, а вот ветер постоянный, так что там есть быстрые и медленные повороты, высокая и низкая же, и еще обломки, и… – Он вздохнул едва ли не скорбно. – Мне не объяснить.
Дело было не в том, что ему не хватало слов. Он просто хотел сказать их все разом. Как будто я ничего не знала. Он понятия не имел, что я повидала, где побывала, хотя я, как обычно, не делала из этого тайны. Невозможно рассказывать истории женщин и мужчин, живущих на грани, пока не поживешь там с ними сама. Ты учишься чинить что угодно и драться с кем угодно, стрелять во что угодно и управлять чем угодно. И я всему этому научилась.
Поначалу его незнание обо мне казалось странным, но потом я поняла,
