а затем также со скрипом закрылись. В длинных полутемных коридорах было пусто, если не считать двоих в форме, не пропускающих посторонних, да пожилой уборщицы с уставшим пустым лицом.
На массивной дубовой двери черным на белой табличке было на двух языках – русском и украинском написано «зал суда» и тут же – но уже от руки «идет судебное заседание, просим соблюдать тишину». И тишина эта окутала коридор неуловимым, зловещим напряжением.
В судебном зале стояла духота не смотря на мартовскую промозглую погоду. Присутствующие вперили любопытные-ожидающие последнего решения взоры туда, где за высокой столом-трибуной восседали с важным непроникновенным взглядом трое: судь и двое выборных народных заседателей, имеющих с судьей равное право голоса. Каждое молчание, длящееся пару секунд, казалось вечностью, ибо решалась судьба человека – не на день-два, а, может статься, навсегда.
Судья выпрямился в кресле, поправил складки на своей черной – всегда лишь черной мантии, ударил молотком по подставке, проговорил скороговоркой:
– Оглашается решение суда, – метнул взор на стоящих в ожидании людей, усмехнулся про себя, – по постановлению Военного трибунала войск НКВД Львовской области осужденный – гражданин Дионисий Каетанович 1878 года рождения, осуждается по статье 54—1 «а» и по статье 54—11 УК УССР, и приговаривается к 10 годам в исправительно-трудовом лагере, конфискации имущества, а также к 5 годам лишения прав на публичную деятельность.
Не успел судья второй раз стукнуть молотком, как со скамьи поднялся адвокат подсудимого, громко воскликнул, пытаясь перекричать недовольный гул участников заседания:
– Протестую, Ваша честь! Обвинения против моего подзащитного необоснованы и не подтверждены ничем, кроме слухов и доносов.
Судья напрягся, вперил холодные глаза на адвоката, в душе ненавидя и его, и обвиняемого, и всех присутствующих, из-за которых дело вот уже долгое время не сходит с мертвой точки. В среде восседающих напротив трибуны началось оживление: со стула поднялась немолодая женщина в сером вязаном платье, на ее полные плечи был накинут красный широкий платок, короткие темные локоны были просто собраны на макушке и заколоты шпильками. На тяжелых, одеревенелых ногах она добралась до места дл свидетелей, с мольбой в голосе испросила разрешения молвить слово. Судья дал ей шанс – может, то исправит вынесенный приговор?
– Ваша честь, меня зовут Сабина Ромашкан, 1880 года рождения. Я являюсь родной сестрой обвинемого гражданина Дионисия Каетановича. Мой брат всегда, всем сердцем был и остается преданным Республике, и он ни словом, ни делом не шел против царящей власти, никогда не поддерживал врагов.
– Суду понятны ваши терзания и готовность заступиться, оправдать вашего родственника, но вы, гражданка Ромашкан, должны знать, за что обвиняется гражданин Каетанович, а именно: за отказ об уходе из католицизма и за попытку к отделению Армении от СССР.
– Но это все ложь, Ваша честь! Мой брат не мог даже в мыслях такое сотворить, – Сабина молитвенно прижала ладони к груди, немного поддалась вперед, готовая вот-вот встать на колени и так ползти перед судьей, дабы вымолвить о помиловании; по ее щекам текли слезы отчаяния, а тело налилось бессилием в неспособности повлиять на исход событий.
Судья надел очки, исподлобья посмотрел на несчастную женщину, казалось, он так изучал ее какое-то время, затем проговорил:
– Вам не желательно произносить все это в слух, гражданка Ромашкан, иначе вы можете попасть под статью за умышленное укрывательство преступника. И поэтому я не думаю, что вы готовы разделить участь с гражданином Каетановичем.
– Готова, Ваша честь, готова! Хоть на край света за братом, хоть в тартары, ибо я в своей жизни не видела от него ничего, кроме хорошего и доброго.
– Стоит отдать вам должное: вы смелая женщина, но за подсудимым записано немало – и это не мелкое хулиганство, а тяжкое преступление. И решение суда окончательное.
– Протестую, Ваша честь! – вновь поднялся адвокат. – Все якобы обвинения против моего подзащитного не имеют никаких явных оснований или доказательств, так как записаны были со слов тайных клеветников и доносчиков, которых никто нигде не видел и которые не явились на сегодняшнее судебное заседание для дачи показаний.
По залу прокатилась волна одобрения и легкая, теплеющаяся вдалеке надежда вновь поселилась в душе Сабины и тех, кто тайно или явно не одобрял вынесенного решения. Гул донесся за дверями, отдельно вырванные слова и фразы четко донеслись в коридоре. Проходящая мимо уборщица наклонилась над ведром якобы для того только, чтобы сполоснуть тряпку, а на самом деле в любопытстве своем навострила уши, прислушалась: какова судьба ожидает подсудимого?
Стороннему наблюдателю, тому, кто не видел, не знал суть происходящего, представлется, будто судят особо опасного преступника –
