я могу умереть, а она ничего плохого мне не сделает, – ответила мама.
Таким был ее нелегкий выбор.
К полуночи с митинга вернулась Марфа Кондратьевна. Она была злая как ведьма. Милиция отобрала у нее плакат «Вся власть – народу!» и пригрозила оштрафовать за вольнодумство.
– Мне нужно поехать в Ставрополь: зимняя сессия в университете, – сказала я.
– Никуда не поедешь! – недовольно фыркнула Марфа Кондратьевна. – Мне в Чечню нужно смотаться, а потом в Женеву. Ты с детьми будешь сидеть!
– Я не учусь за взятки, – напомнила я. – Мне нужно готовиться к экзаменам.
– Никуда не поедешь! – тихо, но грозно повторила Тюка. – И денег у тебя на дорогу нет. И я тебя не отпускаю.
Сердито засопев, она всё же разрешила мне распечатать на принтере несколько страниц конспекта по психологии.
– Читать будешь вместо сна! – распорядилась Марфа Кондратьевна. – Днем полно работы!
От переутомления у меня начались обмороки. Кошки отравились протухшей рыбой, которую им дали хозяева вместо нормального корма, и их тошнило. Дети с раннего утра до поздней ночи повсюду носились за мной, и я разрешила им обращение на «ты» и «сестра», потому что они всё время путались и называли меня то «тетушка Полина», то «родненькая сестрица», то «наша любимая мама».
Мои перемещения в пространстве походили на действия электровеника: Аксинью расчеши, младших накорми, всех одень, погуляй, Глафиру в ванну затолкни, дом убери, посуду вымой и еду приготовь.
Христофор вызывал отдельное беспокойство.
– Полина, ты была на войне? – как бы невзначай спросил он, мастеря кораблик.
Мы договорились, что пустим корабль по весеннему ручью.
– Была!
– Значит, знаешь, как это – пытать людей?
– Нет, не знаю.
– Мне очень хочется кого-нибудь попытать! Научи меня, пожалуйста! – взмолился мальчик.
– Христофор, ты знаешь, что причинять боль другим людям нельзя? – спросила я.
– Конечно, знаю, я же православный.
– Я не умею пытать людей. И тебе не советую.
– Но это же замечательно! Им больно, а тебе приятно.
– Мне неприятно. И тебе приятно не будет!
Не прошло и получаса, как Христофор, наевшись фасолевого супа, вприпрыжку заскочил в гостиную, где сидели, переругиваясь у икон, Марфа Кондратьевна и Лев Арнольдович, и чиркнул спичкой. Родители залюбовались, как сыночек зажигает бенгальский огонь, а Христофор, схватив ничего не подозревающего Любомира, прижал к нему горячий металлический стержень. Любомир закричал от боли, а Христофор заливисто захохотал. Выскочив из кухни, я с трудом оттащила его от младшего брата.
Марфа Кондратьевна только и знала что причитать:
– Ах! Ах! Господи, помилуй!
Лев Арнольдович, насупившись, молчал.
Правая кисть у Любомира мгновенно опухла и сделалась багрово-красной. Я приложила
