у Сруля́!
– Как? – удивился Кешка.
– Так! Сашка по-нашему будет! А што дух?
– Хороший дух, окалина да уголёк, как дома…
– А ты кузнец, што ль?
– Не, но жил недалече от кузни…
– А из дома чё пишут?
– Дык… – вознамерился ответить Кешка.
– Ладно, чё пишут, то пишут, главно дело, штоб писали! Штоб было кому!
– Кому есть! Да тольки до меня письму идти боле месяца, не шибкот пораспишешься!
– Даа! – врастяжку промолвил Семён Евтеевич. – Дома ныньче справно. Снег кругом, чисто, любодорого поглядеть, весь народ на извозе. – Он передал ручку мехов стоявшему рядом старшему сыну хозяина кузни и огладил его рыжие, как у отца, лохматые волосы. – Работы, сколь не хочу… Деньжищу за зиму можно наковать… и на бурёнку хватит, тока ба́йдыки не бей… Выбрал, што ль, молоток? – Семён Евтеевич подхватил щипцами из малого горна наполовину красную, а на конце уже белую железную полосу и устроил её на наковальне: – Готов?
Он стал тюкать по полосе маленьким молоточком, и Кешка бухал туда большим молотком: белый конец полосы краснел и под ударами Кешкиного молотка плющился. Били минуту, пока полоса не остыла. В какойто момент в кузню вошёл седельник, молча бросил исправленное оголовье и так же молча вышел. Кешка и Семён Евтеевич переглянулись. Когда полоса под ударами остыла, и Семён Евтеевич положил её в горн, Кешка кивнул в ту сторону, откуда пришёл и куда ушёл седельник.
– Из дому ничё хорошего. – Семён Евтеевич положил молоток, забрал ручку мехов у мальчишки и стал быстро нагнетать жар. – Баба у него с катушек съехала вроде. С братом евоным, бобылём, снюхалась, и совсем писем не стало, и земляков ни одного, штоб новостямито переслаться.
– А он с откудова?
– Откудато с севера, из рыбных мест… Архангельск, што ли… – Семён Евтеевич передал ручку мехов жидёнку, взял из высокой кадушки длинную то ли кочергу, то ли ложку и стал тыкать ею в другой горн, побольше.
– Ты как чертей тута варишь, – сказал Кешка.
– А и варю, а можа, и жарю, на кузне, хехе, как без чертей? – ухмыльнулся Семён Евтеевич на Кешку и подмигнул сынишке хозяина кузницы.
– Тьфу на тебя, свят, свят. – Кешка перекрестился.
– Чёта ты рано крестишься, чай не обедня, или сильно набожный?
– А как тута не быть набожным, коли кругом поляки да жиды?
– Поляки, как и мы, хрестьяне, а жиды, чем тебе жиды не угодили? Слышишь, как твоя Красотка копытом бьёт, кто сработал, не жид ли?
– А они…
– А што они?
– …Христа нашего убили! Так отец Василий сказывал!
– Первонаперво они убили своего Исуса Ёсича, он был такой же жид, как и они, как Сашкакузнец, по-ихнему Сруль… и тока потом, када Христос вознёсся, он и стал нашим, а так он – как есть – Царь Иудейский, иль ты на Святом
