стрельбы. Стрельбу должны начать через три часа.
Офицеры не все понимали по-немецки, понимали полковник, подполковник, ротмистр фон Мекк и поручик Рейнгардт. Остальные переглядывались, когда германец говорил, и внимательно слушали, когда звучал перевод.
– Он лазутчик, господа! – раздражённо произнёс полковник Розен, когда пленный закончил. – Он послан, господа, чтобы заставить нас покинуть эту деревню и выйти в голое поле, господа! Вот там нас и накроют!
Пленный слушал раздражённую речь полковника, но при этом он слышал молчание офицеров. Первым заговорил подполковник:
– Вы с этой батареи?
– Никак нет, батарею перевели с Западного фронта, откудато из Бельгии…
– И вы…
– Надоело сидеть в штабе… – не дал ему договорить пленный.
– Понятно. Захотелось повоевать… А откуда вам известно про бомбардировку?
– Я видел бумаги, а вчера над вами летал аэроплан, он производил разведку. – Пленный увидел, как стали переглядываться офицеры и, стараясь, чтобы не было заметно, кивали друг другу.
– Чем вы ручаетесь за ваши слова? – спросил подполковник.
– Всё очень просто, господин подполковник, – ответил пленный, – давайте останемся здесь все вместе…
Снова порусски заговорил полковник:
– И если через три часа не начнут стрелять германские пушки, я отдам приказ его расстрелять, согласны, господа?
Офицеры закивали, пленный не понял ничего, кроме слова «германские», но понял смысл сказанного и кивнул, выражая своё согласие.
– Он говорит, что согласен, он вас понял, господин полковник, – обратился Вяземский к Розену.
– Я же говорю – лазутчик, если ещё и порусски понимает! Так что будем делать, господа? – обратился к офицерам полковник Розен.
– Вопервых, думаю, надо предупредить деревенского ксёндза, пусть уводит население, а вовторых, и нам надо быть готовыми покинуть деревню, – ответил за всех Вяземский.
– И расстрелять этого суккина сына ровно через три часа, если обстрела не будет! – раздражённо пробормотал Розен.
– Разрешите? – спросил пленный.
– Слушаем вас, – ответил Вяземский.
– Вчера эта батарея уже вела пристрелку, и ваш эскадрон попал под её огонь, один залп, четыре выстрела, я там был…
Когда Вяземский переводил, офицеры хранили молчание.
– Я, – сказал пленный, – обычный немец, доброволец германской армии и готов умереть в бою от пули противника, врага, но не от своей, это было бы глупо.
– А должен был бы радоваться, – прошептал поручик Рейнгардт командиру №3-го эскадрона ротмистру Дроку, – что не выдал планов. Сам погиб, но при этом позволил уничтожить тыл противника и целый драгунский полк. Всё же его надо расстрелять, даже если он говорит правду.
Дрок
