росы о сроках командирования, указываемых обычно в докладной и приказе, отшучивался, что все претерпевает изменения в связи с производственной необходимостью, а уж какие-то даты в бумажках – и подавно. Всегда приезжал с подарками, окрашенными колоритом тех мест, где бывал. То павлово-посадский платок ей на плечи накидывал, то смоленский бальзам в кофе капал, то сервиз кисловодского фарфора в шкафу расставлял. А в этот раз собрал сумку, повинился, даже слезу пустил – дескать, давно люблю другую, и она меня тоже, уж прости, не поминай лихом…
– Извини, Ира, что я к тебе вот так сразу, с бухты-барахты… Мне стыдно, так стыдно… Все подружки знали, что он кот, и на работе, и соседи… Одна я – дура старая, не понимала, не замечала. Сама за двадцать лет брака ни вправо, ни влево ни глянула, и про него не думала. Он ушел – а я еще две недели ждала, ночью дверь не запирала. Думала – это он пошутил неудачно, любовь нашу испытывает. Мы ведь для себя только жить начали – дочку в Чехию на учебу отправили, кредит за квартиру вернули, обои переклеили… И все, ты понимаешь, все знали… А сейчас – вот, повестка в суд… На развод подал. И на раздел имущества… Что я дочке скажу? Она звонит раз в два-три дня. Пока ей не признавалась, а теперь надо… Как объяснить?
Танюша хлебнула виски прямо из бутылки, опрокинула залпом чашку кофе и вдруг зашептала:
– Смотри, моих ошибок не повтори, сестренка! Твой-то тоже редко дома бывает – все по командировкам. А ты доверяй, да проверяй! Проверяй, а не то в сорок лет останешься… – Тут она замолчала и горько, по-детски, расплакалась.
Быстрицкая сварила еще кофе, молча разогрела суп, отбивные, нарезала салат. В полной тишине накрыла на стол, вынула широкие стаканы для виски и высокие для минералки. До утра они больше не обменялись ни словом, в шесть Танюша укуталась в плащ и ушла, а Ирина еще долго сидела на неприбранной кухне, дважды наливала себе крепкий алкоголь, разбавляла яблочным соком и, едва пригубив, выплескивала в умывальник.
В начале восьмого проснулась Аня. Так легко просыпаются утром те, кому незачем спешить.
В голове звенело, спать не хотелось… Телевизор что-то вещал о здоровом образе жизни, на другом канале молоденький диктор напряженно перечислял последствия террористического акта в Ираке, снова – музыка, реклама, погода. Дочь пристроилась рядом на угловом диванчике и с аппетитом уплетала отбивную.
– А где папа? Разве он не приехал? Ты одна, что ли, ночью суп и второе ела сразу из четырех тарелок?
Больно кольнуло где-то внутри, но Ирина промолчала.
– Это тетя Таня была, она ключ потеряла. Сейчас поехала слесаря вызывать, чтобы замок вскрыл.
– Какая тетя Таня? Которая с таким веселым дядей Валерой когда-то приходила? А он где, дом сторожит?
– Он в командировке, – устало соврала Ирина и прикрыла глаза.
– Понятно. Вообще-то жаль, что не папа. Я соскучилась сильно. А тут виски на столе… Я и подумала – вернулся!
– И не стыдно тебе! Когда это мы алкоголь на виду оставляли?
– Ну, не на виду, – Аня на ходу жевала мясо и одновременно обматывала шею шарфиком, – но я же знаю, что вы пьете, когда я сплю.
Ирина привычно поцеловала дочь и вышла к лифту проводить ее. Шагнув одной ногой в кабинку, Аня вдруг подняла наполнившиеся слезами глаза и строго, по-взрослому отчеканила:
– Дядя Валера ни в какой ни в командировке. Он одну нашу училку каждый день из школы на машине забирает, и дочку ее тоже. А тетю Таню бросил – все знают…
Створки лифта закрылись, и последние слова прозвучали уже на фоне гула опускающейся кабины.
Все знают… Почему от этого еще тяжелей на душе? Зачем переносить эту печальную, но совершенно житейскую ситуацию на себя? И где, в конце концов, ее муж?
Глава 2
Глеб Сиверов бесшумно двигался по гостиничному коридору, застеленному приятным ковровым покрытием. Оно было достаточно мягким, чтобы гасить звук шагов, но при этом упругим, чтобы по нему легко катились колесики сумок и чемоданов, тележек с уборочным инвентарем и моющих пылесосов. Идти приходилось непринужденной раскованной походкой богатого постояльца и при этом быть готовым, что в любую минуту откроется какая-нибудь дверь и едва слышно хлопнет выстрел. В каждом рукаве у Глеба было по пистолету – он был готов к бою.
Полученное от Потапчука задание было настолько приблизительным в том, что касалось деталей и подробностей, что предельное нервное напряжение не покидало Сиверова несколько часов. Ясна была лишь окончательная цель: в группе курортников узнать человека, разыскиваемого контрразведкой некогда братской Венгерской республики и незаметно убрать его. Задание приходилось выполнять на условиях взаимозачета: венгерские коллеги обнаружили на своей территории матерого московского головореза, организовавшего несколько национальных конфликтов
