мамочка, – сделала она язвительный акцент на последнем слове, – что наш лагерь лавиной накрыло, что связи не было, что спасатели нас три дня искали? Знаешь, что сделали наши, как только нас на базу вернули? Стали звонить своим – сообщить, что живы. А знаешь, что сделала я?..
Несколько секунд тяжёлой, безумно долгой паузы. Дочь смотрела на меня со злостью.
– …А я спокойно легла спать. Интересно, – она снова откинулась на спинку кровати и продолжила, уже не глядя на меня, – а если б я там сдохла, через сколько ты заметила бы, что меня нет?
Я не знаю. Правда, не знаю, что на меня нашло. Но я буквально подлетела и влепила ей пощёчину. И сразу выбежала из комнаты, хлопнув дверью.
Страх, возмущение, стыд, горящая ладонь и выкрикиваемые дочерью обидные слова мне вслед – всё это сводило с ума. Я так ждала приезда дочери. Вот и дождалась. Она знала. Она, оказывается, всё это время общалась с отцом и даже не упрекнула его. Я для них обоих какое-то бесчувственное чудовище, неспособное любить.
Стоя на балконе, я просто выла. Никому не нужная, всеми преданная. Даже дочерью. Родной, в которую столько сил было вложено.
Я долго стояла. Слёзы высохли, истерика прошла. Я просто смотрела на звёзды и мысленно соединяла точки. Это немного успокаивало. А в голове звучал голос дочери. Обозлённый и полный обид. Только теперь, немного отойдя от жалости к себе, до меня начал доходить смысл сказанного. Да и собственная реакция. Ребёнок мне рассказывал, что чуть не погиб. А что услышала я?
Возможно, они правы. И муж, и дочь. Видимо, я никудышная мать, раз не замечаю таких вещей у себя под носом.
Выйдя с балкона и проходя мимо комнаты дочери, остановилась, понимая, что должна извиниться. Объясниться. Ну не умею я показывать эмоции, даже к самым близким. Я слишком долго училась их прятать. Иначе было не выжить. И видимо, настолько хорошо научилась это делать, что и не заметила, как покрылась скорлупой.
Некоторое время простояла возле её двери, не решаясь войти. Никак не могла в голове собрать слова. В какой-то момент подняла руку, чтобы постучать, но так и не решилась. Оправдав себя тем, что Лера, возможно, уже спит, я отправилась в спальню.
* * *
Утром будильник не понадобился. Дочка проснулась на удивление рано и врубила музыку. Звуки, издаваемые из её комнаты, бились о стёкла квартиры, отчего те дрожали, словно в приступе. От такого дрожания я проснулась слишком резко и сердце испуганно колотилось. Спросонья казалось, что началось землетрясение, не меньше. Я глянула на часы: соседи нас возненавидят. И будут правы.
Я с привычной уже неохотностью села на кровати и пыталась сообразить, как себя повести. Ругаться? После вчерашнего? Просить прощения? А будет ли она слушать? Или, как всегда, – закроется в комнате?
Надев халат, вышла в кухню. Лера завтракала, уткнувшись в планшет.
– Доброе утро, – я подошла к графину с водой и налила себе в стакан.
В ответ тишина.
– Лер, – я села напротив, – давай поговорим?
– Вчера
