своё бессилие перед бесконечностью красок и магией красоты, она отдала себя им, позволив им насладиться ею так же, как она наслаждалась ими. Зуля никогда не забудет то мгновение, когда её душа превратилась в фиолетовый тюльпан, пролетавший над огромным парком. Как птица, тюльпан то поднимался ввысь, то спускался низко и, подлетая к каждому цветку, целовал и оставлял частичку себя на каждом из них. Тогда Зуля поняла, что вобрать бесконечность можно только сдавшись, распластавшись на траве и забыв о себе. Свобода только там, где человек теряет себя.
Зуля вернулась из Амстердама окрылённой. Осознание, что есть райский сад на земле, возвысило её над собственной жизнью. То фиолетовым, то оранжевым, то красным, а то и жёлтым тюльпаном она пролетала над пылью строящегося города, над зданием Министерства внешнеэкономических связей с его недремлющим кабинетом начальника юридического управления, над четырёхэтажным домом с его старым подъездом, ведущим к квартире, в которой накипали проблемы с Сайерой, обострившие боль пустоты и бессмысленности жизни. Но полёт цветов подошёл к концу, и Зуле всё-таки пришлось дышать пыльным воздухом строительных работ, показывать служебное удостоверение на пропускной в министерстве и возвращаться домой в беспокойном ожидании очередного неприятного сюрприза и скандала с дочерью.
Правда, спуск на землю был не окончательным, что смягчало жизненные тяготы. В этом ей помогала череда вариаций одного простого сна и неординарная память на картины, которую она в себе открыла ещё ребёнком, листавшим художественную энциклопедию в отцовской библиотеке. Сон был большой крутящейся рулеткой, заполнявшей всё поле зрения. Рулеточные полосы были разноцветными, но на них преобладали светло-кремовые тона жёлтого, зелёного, оранжевого, красного и синего. Каждый раз движение рулетки запускалось сильным толчком стальной ручки с ярко-красным набалдашником. Рука, запускавшая вращение, каждый раз была разная. В первый раз Зуля распознала в ней смуглую волосатую руку отца со шрамом от когда-то удалённой шишки под костяшкой указательного пальца. После долгого вращения, во время которого цвета слились в единый насыщенный вращающийся поток, движение рулетки замедлилось и стрелка остановилась на картине, в которой Зуля признала «Молочницу» Вермеера. Её Зуля с удовольствием рассматривала в музее в Амстердаме.
Сон на этом закончился, но образ молочницы, проникший в её сердце через сон, помог ей проживать будни спокойно и даже благодатно. Как молочница, Зуля отдавала себя работе, не позволяя побочным мыслям и беспокойствам заступить, как запасному игроку, на поле сознания. Работа и мелочи ежедневной рутины – это молоко, на которое направлен спокойный и безмятежный взгляд молочницы, не волнующейся ни о чём, кроме аккуратного завораживающего молочного перелива из глиняного кувшина в широкую коричневатую чашу возле ломтей хлеба на столе, покрытом бирюзовой скатертью. Молочница
