смертных грехов: когда ты была беременна Данилой, предложила сделать из отцовского кабинета детскую. Тебе, видите ли, некуда было поставить пеленальный столик. Да это то же самое, что в храме устроить музей атеизма – кощунство!
Интересно, что бы сказала мать, если б я ушел от тебя к Миле, как отреагировала бы на смену невестки? Думаю, вряд ли бы ей понравилось: привычное зло лучше нового и неизвестного, мама очень консервативна в своих вкусах – за сорок лет даже мебель в квартире ни разу не переставила.
В первый мой холостяцкий вечер, в субботу, я вышел к ужину в чем приехал – в джемпере и джинсах, и мама недовольно поинтересовалась, неужели в моей семье не принято снимать дома уличную одежду. Я признался, что не взял с собой ничего подходящего, просто забыл. Тогда она покопалась в огромном, похожем на домовину, гардеробе и достала слежавшуюся от времени темно-синюю шелковую тряпочку, пропахшую нафталином.
– Что это? – не понял я.
– Пижама Леонтия. Он ее и поносить-то толком не успел. Надевай.
– Зачем, мам? Не надо, я и так могу перекантоваться, надеюсь, что я у тебя ненадолго.
– Жизнь покажет насколько. А пока надень.
Мать смотрела умоляюще, и у меня не хватило духа отказать ей в этом невинном ностальгическом маскараде – я пошел и безропотно облачился в отцовскую пижаму. Естественно, она оказалась велика: отец был грузным мужчиной, и я явно не дотягивал до его авторитетных габаритов. Зато рукава и брючины были коротки, хоть в чем-то я перерос великого Леонтия Звягина. Так и предстал перед матерью – мальчиком в одежке с чужого плеча. Она подошла ко мне вплотную, заботливо разгладила невидимую складочку на лацкане, и внезапно коротко припала седой головой то ли к моей груди, то ли к старой пижаме, помнившей контуры тела ее мертвого мужа. Какой маленькой и хрупкой стала Железная Леди! Я хотел, было, обнять ее, но мама быстро отстранилась: «Все, садимся ужинать».
Не могу сказать, что мне комфортно здесь, в родительском доме, который давно уже перестал быть моим: я забыл здешние правила, отвык от маминых привычек. Все время кажется, что я не развлекаю мать в ее одиночестве, а отвлекаю на ненужные ей заботы о великовозрастном сыне-оболтусе. Может, лучше было бы завалиться на несколько дней к Миле? Раз уж история моей измены выплыла наружу, и я уже получил от тебя за свое «предательство» по полной. Соблазнительно, но риск слишком велик: если ты узнаешь, то снова впадешь в истерику, и мое возвращение в семью может затянуться на неопределенный срок. И потом все равно у Милы сейчас месячные: ехать к ней – только слюни пускать.
Я так и не сказал Миле, что мы с тобой поссорились. Сначала хотел позвонить, наорать на нее за то, что она меня спалила, но сдержался: тактически неправильно рушить сразу все. Пусть Мила пока повисит в режиме ожидания, а когда мы с тобой помиримся, с ней придется расстаться; жалко, конечно, до чертиков – мне такой страстной девчонки уже не найти, но семья приоритетней.
Но
