бы на это не ставил. Я бы вел себя так, будто передо мною самые серьезные противники.
Полянка приблизилась. Рыцарь снял зайца, разломил. Облачко душистого пара на миг затуманило изображение, трое словно ощутили аромат душистого мяса. А у костра уже ели быстро и весело, как едят здоровые люди после целого дня трудной работы. Донесся удивленный голос рыцаря:
– Вроде у нас соли не было… Как ты сделал, сэр калика?
– Золой посыпал.
– Гм… запомню.
– В следующем походе против сарацин применишь.
Было видно, как на чистое лицо рыцаря набежала тень. Он задумался, в зубах застыл крупный кусок мяса. Проглотил, наконец сказал:
– Я бы пошел… Святое дело! Но и брак освящается церковью. А меня он как раз и ждет.
– Чистая дева на балконе?
– Сэр калика, если я донесу чашу, а я ее все-таки донесу, то я могу сказать с чистой совестью: Господи, я сделал все, что в моих силах! Кто может, пусть сделает больше, а мне предстоит трудный путь в семью.
Старший сказал вполголоса, глаза не отрывались от чистого лица рыцаря:
– О какой чаше он говорит?.. Почему так важно ее донести?
– Мастер, он несет эту чашу из Иерусалима.
– Тихо!
На поляне у костра видно было, как женщина метнула острый, как нож, взгляд в спину рыцаря. Калика снял языком капли жира с ладони:
– Ладно, утро вечера мудренее. Завтра выйдем к реке, а как на ту сторону, еще не знаю. Переправа далеко справа, а слева – вовсе за сотню верст…
Свет постепенно темнел, видно было только яркое пятно костра. Старший кивнул с мрачным удовлетворением:
– Переправа? Хорошо, поможем.
Младший снял яблоко, сунул блюдо в мешок. Они сели за стол, когда второй сказал задумчиво:
– Что-то странное с этим каликой… Я наблюдаю за этими местами давно. Переправа была уничтожена лет сто тому. Еще печенегами… С тех пор никто о ней не слыхивал.
– Давно он в этих краях не бывал… – сказал младший безучастно.
Затем умолк на полуслове. Глаза его полезли на лоб.
В полночь калика толкнул рыцаря, тот вскочил – настороженный, ладонь на рукояти меча, сразу вперил взгляд во тьму, будто и не спал.
– Все тихо, – успокоил Олег. – Не забывай подбрасывать хворост. Мелкий, прогорает быстро.
Он улегся, накрыл голову волчьей шкурой. Женщина мирно спала по ту сторону костра. Ее пухлые губы чуть приоткрылись, на лице было удивленно-обиженное выражение. Томас отвернулся поспешно, показалось, что подглядывает, а это недостойно добродетельным воинам Христовым.
Томас сел спиной к огню – только безумец садится на страже к огню лицом, – всматривался и вслушивался. Ночь на редкость тихая, звезды по-северному мелкие, но острые, как осколки стекла, а на востоке уже светлеет полоска. Нелегкий крест возложила на него судьба.
Волосы на затылке шевельнулись. В теплой и тихой ночи словно невидимое крыло холода коснулось его с головы до ног. Коснулось
