Северном Айдахо.
Трое из путейской бригады схватили вора и поволокли вдоль берега, вверх по течению, к строящемуся мосту, что возвышался над рекой Мойи. Китаец исторгал бурные потоки тарабарщины. Он брыкался и извивался, словно ласка в мешке, то и дело пытаясь достать свободным кулаком того, кто тащил его за ворот. Грэйньер, когда эта бражка поравнялась с ним, увидел, что сами они не вполне справляются, и вызвался помочь, ухватив законопреступника за босую ногу. Таким образом он оказался лицом к лицу с мистером Сирзом из администрации «Спокан Интернэшнл», который держал невольника под мышку – толку, правда, от этого почти не было, – и, не считая сотрясавшего воздух китайца, был единственным, кому физическое напряжение не мешало говорить: «Чтоб я сдох, парни, добраться бы до вершины!» То есть, мы его всю дорогу будем на себе тащить? – хотел спросить Грэйньер, но воздержался, решив приберечь дыхание для подъема. Сирз хохотнул – лицо бледное от усталости и смятения. Они валились в пыль, поднимались на ноги, снова валились; китаец, лопотавший на непонятном языке и перепугавший всех четверых до полусмерти, теперь точно был не жилец, даже если изначально они этого не замышляли. Оставалось лишь сбросить его с подмостей.
Они поравнялись с остальными членами бригады – дюжиной работяг, замерших на солнцепеке, чтобы, опершись на свои инструменты и утерев пот, поглазеть на это диво. Грэйньер, поражаясь самому себе, судорожно сжимал мозолистую ступню китайца; тот, кто держал другую ногу, расцепил хватку, сел на землю, борясь с одышкой, и тут же получил в глаз, прежде чем Грэйньер успел перехватить высвободившуюся конечность. «Вот уж позабавились. На славу», – сказал сидевший в пыли мужчина; потом, глядя на одного из сообщников, добавил: «Слышь, Джел Тумис, может, хватит уже?». На это мистер Тумис ответил: «Что – хватит? Я не могу шею выпустить», – и рассмеялся; по его лицу пробежала тень замешательства. «Я держу, – сказал Грэйньер, покрепче ухватив дьяволенка за ноги. – Ублюдок в надежных руках, не благодарите!»
Каратели добрались до середины последнего достроенного пролета – шестьдесят футов над быстриной – и попытались сбросить китайца вниз. Однако тот оказался проворнее: цеплялся за их руки и ноги, мешал свою абракадабру с воем, а потом вдруг разжал пальцы и ухватился одной рукой за балку пониже. Он без труда вырвался от своих пленителей, поскольку они и сами пытались от него избавиться, перевалился через перекладину, повис над ущельем, над рекой и, перебирая руками, двинулся по остову ближайшего пролета. Напарник мистера Тумиса бросился за ним, балансируя на балке и норовя наступить ему на пальцы. Китаец перескакивал с балки на балку, как цирковой акробат, перемещаясь все ниже по решетчатой конструкции. Кто-то из рабочих заулюлюкал, торжествуя его побег, тогда как другие, хотя и не вполне понимали, почему его преследуют, кричали, что негодника нужно остановить. Мистер Сирз вынул из поясной кобуры внушительного вида старый четырехзарядный револьвер и выпустил все четыре пули – впрочем, безрезультатно. Китаец уже скрылся из вида.
Возвращаясь домой после того происшествия, Грэйньер сделал крюк в две мили и дошел до магазина в железнодорожной деревушке Медоу-Крик, чтобы купить бутылку сарсапариллы[1] «Худс» для своей жены Глэдис и их грудной дочурки Кейт. Было жарко и, прежде чем прошагать последнюю милю до хижины на вершине поросшего лесом холма, Грэйньер остановился и выкупался в реке Мойи, выше по течению от деревни, там, где поглубже.
Был субботний вечер и, перед тем как разойтись, несколько железнодорожников из Медоу-Крик собрались у бочага – купались прямо в одежде, а после, обсыхая, сидели на камнях до тех пор, пока последние лучи света не покинут каньон. Они скидывали туфли и ботинки и медленно входили в воду по самые плечи, гикая и плещась. Многие уже потягивали виски из фляжек, сидя на берегу и дрожа после омовения. Тут и там из воды вытарчивала рука, сжимающая потрепанную шляпу, пока ее владелец окунался с головой. Грэйньер никого из них не знал и держался поодаль, не спуская глаз со своих ботинок и бутылки сарсапариллы.
Подходя к дому в сгущающейся темноте, Грэйньер видел китайца практически повсюду. Вот он, китаец, на дороге. Вот он среди деревьев. Вот он плетется, расставив руки – предплечья болтаются, как веревки. Вот он паучьими па выбирается из ручья.
Бутылку он отдал Глэдис. Она сидела на кровати у огня, простуженная, и прижимала к груди малышку. Она вполне могла бы собраться с силами, перестирать белье, порезать картошку и форель к ужину, но так уж у них было заведено – если у нее болела голова или закладывало нос, ей позволялось полежать с бутылкой-другой сладковатого тоника «Худс» и отдохнуть от домашних забот. Дочка Грэйньера, похоже, тоже сопливила. Глазки у нее чуть слиплись, под носом то и дело пузырилось, пока она сосала, пофыркивая, материнскую грудь. Кейт, пока еще безволосой, было четыре месяца. Похоже, она не узнала отца. Ее легкая хворь скоро пройдет – главное, чтобы не начался кашель.
Грэйньер стоял у стола посреди хижины и тревожился. Он был уверен, что китаец, пока его волокли, их проклял – и теперь жди какой угодно беды. Хотя он
Безалкогольный напиток на основе березового масла и сушеной коры дерева сассафрас.
