или припомнит ему все прегрешения на Страшном Суде… Однако, я отвлекся. Прошло достаточно времени, чтобы я мог с уверенностью сказать: Вас направляет не страх, а любовь. Вы не просто живете по золотому правилу, но являете собой дух притчи о добром самаритянине, рассказанной нашим Спасителем. Ваши сестры чувствуют это и тянутся к вам. И неважно, что Вы еще очень молоды: святость не имеет возраста. По той же причине настоятельница, которую я знаю и помню, доверила Вам стать ее помощницей – и вы видите, как восприняли это остальные! Меня нисколько не удивляет почти всеобщее признание, как не поражает и то, что это стало неожиданностью для Вас – души не только светлой, но и скромной. Я знаю, что ясновидение не числится среди моих талантов, но мое предчувствие никогда меня не обманывало, а ведь оно уже давно подсказывает мне, что Ваш новый сан является не последним – и не самым высоким.
…Наша «троица» – три часовенки, построенные за прошлый год, – стали хорошей проверкой сил, и весной я приступил к своему основному замыслу: строительству монастыря. Однако я забегаю вперед, ведь главным занятием в течение всего лета было осушение заболоченных участков. Если первую канаву пришлось рыть долго – в первую очередь потому, что крестьяне не видели в этом никакого смысла, – то дальше всё пошло как по маслу: когда вода начала уходить практически на глазах, простодушные мужики побросали свои дела и отправились рыть новые канавы с удвоенной силой. На счастье, лето и начало осени выдались сухими и солнечными, что не только поднимало настроение, но и помогало получить быстрый и наглядный результат. Между прочим, слухи о наших трудах дошли до Люксёя, и в сентябре у новой гавани высадилось несколько тамошних монахов, которые предложили свою помощь. Я был несказанно рад этому «нашествию», как ревниво заметил Уэн, поскольку это не просто хорошие каменщики, но люди достаточно молодые, так что я положил на них особый глаз. Что именно я задумал, пока говорить не буду; впрочем, Вы и сами можете всё увидеть, если только захотите.
Приток новых работников заставил задуматься об их жилищах. Мне вновь пришлось осваивать новое для себя дело: я научился рубить и пилить стволы, очищать их и высушивать на открытых местах. Ко мне быстро подключились сначала братья из Люксёя, а затем и местные крестьяне, и вскоре, чуть севернее гавани, на берегу Сены появились добротные домики, крытые сухим мхом. Как и в случае с Ригундой, нашелся человек, пожелавший превратить плотницкое дело в свое новое ремесло: этого молодого человека зовут Анант, и от других местных мужиков он отличается двумя особенностями: гигантским ростом и какой-то совершенно непонятной угрюмостью. Мы быстро сошлись с ним, пару недель проработав вдвоем в лесу, и заготовленных нами стволов хватило на бо́льшую часть новых домов. За первые два дня Анант не произнес ни слова и только кивал в ответ на мои распоряжения, и при этом вид у него был какой-то отсутствующий и вместе с тем сердитый; поначалу я даже заподозрил, что бедняга вышел ростом, но не умом, и что мне придется с ним помучаться. Но оказалось совсем наоборот: он схватывал всё
