сможет стоять у печки, убирать дом и ухаживать не только за сестрой, но и за самой собой. Меча искры негодования, понимал, что не имеет права отказаться. Его «нет» может послужить человеческих жизней. Хотя парень и считал эту идею совершенно сумбурной, лишенной какой-либо логики, доверился Марии Федоровне не только как матери, но и как более взрослому человеку.
Садясь в деревянную повозку с ямщиком, печально разглядывал избу, никто не провожал у калитки, но в деревянном окошечке с наличниками, с трудом, прищурившись, можно было разглядеть две фигуры с медленно махающими ручками. На душе становилось тоскливо, но несколько тепло, отдаляясь гектометр за гектометром, Яша представлял как обстоит встреча, как радушно, или наоборот холодно, его встретит Казимир Иванович. Он представлялся ему высоким, с тросточкой, белой кожей и множеством купюр в руке. Такой высокомерный и чересчур серьезный. Такое важничанье и ненавидел Яша.
Мужчина с седой головой, так медленно тянув на себя вожжи, иногда вскрикивал что-то вроде «но-но», совсем не походил на воображаемого Казимира Ивановича. Это был одинокий дедушка, живущий на самом краю деревни, что любил захаживать в гости, скрашивая тем свое одиночество, разводил лошадей и кур, а также имел детей в Петрограде. Кажинный знал его как доброго старичка дядю Ваню, кой любил водить длинные, почти бесконечные разговоры. В привычной манере он решил скрасить время в пути, допрашивая Яшу то о друзьях, то о семье. В ответ парень скромно и отстраненно общался, разглядывая удаляющее в даль поселение, домики которого почти сразу скрыли огромные дома. Простые диалоги всегда наполняли жизнь парня, ему особенно нравилось говорить в пустую, не напрягая мозг, но в те минуты, не желал и этого. Подскакивая на каждой яме, падая в колючее сено, хотел лишь молча наблюдать за красотами. Он даже представить не мог, что такое город, ведь находился безвылазно в деревне все свои девятнадцать лет, от того постоянно сводил все общение только к тому, что ему предстоит увидеть.
– Там дома красны, – улыбаясь, произносил дядя Ваня. – Прогуляешься, поглядишь, немного отдалишься от всей этой хворы. Хорошо бывает.
– Да как же я отдалюсь? – махая галошами, Яша задевал мокрую после дождя траву. – Волнуюсь же о маме и о сестре.
– А я тебе что говорю? – отвечал с интонацией, что присуща полякам с неким акцентом, дедушка. – Вспомнишь о своем существовании, – глухо посмеялся. – Все время если о чем-то болеть душе, то и земному телу долго не провести в мире. Ты гляди на меня. Никогда не унываю, и сколько прожил? А ведь не многие до такого доходят!
Яша не знал возраста дяди Вани, но понимал, что тот уже солидных лет, а ведет себя совсем как юноша. Это немного раззадорило его, и мальчик задумался о том, как проведет время в своем отсутствии, быть может, все печали забудутся, а по возвращению родные вылечатся. Если оно вообще будет. Возможно, Казимир Иванович сжалится, отправит Марию Федоровну с Идой в город на полное лечение, а там уже и переезд не за горами.
