резко подскакивает на ноги, хлопая по столу раскрытой ладонью и сбрасывая на пол недошитую рубаху вместе с нитками и иголками. Кайрис вздрагивает, вжимаясь в стену лопатками. Чужое лицо искажается, сквозь знакомые черты проступает печать гнева, глаза лихорадочно блестят.
– Замолчи! Я тебя кормила, на своем горбу все годы перла, чтобы ты опозорила нас на всю деревню! – каждое слово как пощечина, и под конец матушка уже просто кричит.
Когда она выдыхается, Кайрис понимает, что успела зажмуриться и зажать уши руками, съеживась в своем углу.
– Матушка… – шепчет она, медленно поднимая глаза.
И не узнает в этой разозленной жесткой женщине родного человека, которым она когда-то была. Чужачка. Кайрис поднимается на ноги, все еще не спеша отрывать спину от стены, и боком движется прочь, в свою комнату, то и дело смаргивая выступающие слезы. Хватит. Матушке была нужна идеальная дочь – а такую вот, неправильную, она выкинет, как неудавшийся пирог. Слышится шорох юбок – матушка садится обратно, подбирая рубашку с пола.
– Можешь забрать свое венчальное платье, – будто бы нехотя добавляет она, не встречаясь с Кайрис взглядом.
Когда матушка отворачивается, в ее молчании ясно читается «хотя зачем оно тебе теперь».
Добравшись до двери, Кайрис захлопывает ее со всей силой, на которую способна, и устало прислоняется спиной, прислушиваясь. Какая-то ее часть надеется разобрать там матушкины шаги, но их не следует. По мере того, как дыхание успокаивается и слезы высыхают, обида превращается в мрачную решимость. Платье, значит? Будет тебе платье. Бросившись к шкафу, Кайрис вываливает оттуда всю одежду скопом, чтобы достать до аккуратного свертка в самой глубине. Она разворачивает его и расправляет платье на вытянутых руках. Идеальный крой, яркая вышивка, стоившая ночей работы и исколотых пальцев. Каждый стежок сделан с любовью, но сейчас чем дольше Кайрис на него смотрит, тем сильнее в ее груди разрастается жар гнева.
Она швыряет платье на кровать и достает ножницы, не зная толком, делает это назло матушке или же самой себе. Раз ей никогда не воспользоваться этим платьем, то оно не смеет существовать. Кайрис стискивает рукоять. Первый надрез оказывается самым сложным, но одновременно и самым приятным. Кайрис отсекает широкие рукава, распарывает синюю нить, заставляя витой узор в виде волн распуститься. Разрушать – не шить, поэтому чтоб уничтожить то, что создавалось месяцами, хватает всего нескольких щелчков ножницами.
Кайрис распаляется, ее движения становятся все более рваными и резкими. Под конец обида внутри нее достигает пика, и в глазах темнеет. Когда Кайрис приходит в себя, то понимает, что уже давно беспорядочно кромсает драные ошметки. Вот и кончилась сказка. Кайрис сбрасывает их на пол. Тяжело дыша, она с каким-то злым удовлетворением наблюдает, как они падают, будто птичьи перья. В голове стоит звенящая пустота.
Кайрис опускается на пол и садится, подтягивая колени к подбородку. На смену злости приходит отрешенность. Кажется, что она сидит над грудой обрезков всего пару мгновений,
