Дым взвивается вверх сизой лентой. На сердце как-то тяжело, но Кайрис уговаривает себя успокоиться. Надевает черную деревянную маску с грубым изгибом клюва, берет в руки протянутый букет.
От дыма начинает кружиться голова, и недавние страхи и переживания отступают. Кайрис уверенно расправляет плечи, окидывая взглядом толпу, похожую на единое существо, – и выходит из круга. Осталось обойти всю деревню, вернуться и, наконец, станцевать. Проходя мимо пустых домов, Кайрис вспоминает движения, украдкой повторяя их на ходу. Букет с первоцветами невольно выписывает в воздухе плавные линии, следуя за рукой. Оказавшись на краю деревни, она поворачивается, и сердце замирает от восхищения. Кажется, будто сейчас весь мир принадлежит ей одной.
По пальцам течет сок, источаемый стеблями. Кайрис начинает делать круг по краю деревни, считая шаги – просто чтобы немного успокоить рвущийся наружу восторг. Небо такое огромное – взглядом не охватить. Звезды поблескивают, будто огни костров. Она так засматривается, что даже не замечает, как доходит до места, от которого начала свой путь. Вокруг уже совсем темно –кажется, недавно было отлично все видно, а теперь едва можно различить свои ноги.
Кайрис делает глубокий вдох и свободной рукой тянется к завязкам, чтобы стащить маску с головы. Когда она уже почти распутывает узел, что-то стискивает запястье, и резкий рывок сшибает с ног.
Букет первоцветов падает на землю, брызгая в стороны синими лепестками.
Глава 2. Опасная ложь
695 год, Оттепельник, 8
Шаг – и она оказывается в объятиях лесного озера.
Вода обжигает плечи, спину, стекает по груди, и… неожиданно стынет, будто Кайрис смогла ее потушить. От холода собственное дыхание замирает в горле. Пальцы вздрагивают, и она самыми кончиками касается губ. Вода еще слишком холодная – на нее богиня обратит свой взгляд в последнюю очередь. Но, быть может, если искупаться в ней, удастся серьезно заболеть? И если Кайрис не выздоровеет, в этом не будет ее вины. Черные мысли заполняют голову, и она трясет ею, отчего мелкие брызги расходятся в стороны веером. Но как бы Кайрис ни пыталась не думать, не удается избавиться от малодушного «так было бы лучше».
Кайрис стоит, поглаживая пятнышки-синяки, усыпавшие руки, кольцами обхватившие запястье, и не знает, какие из них оставил отец, а какие – этот. Вздрагивает. Может, эти, продолговатые – когда заламывал руки? Или кляксу чуть выше локтя – билась, как бабочка в стакане, пытаясь вырваться. Или эти? Кайрис впивается в кожу ногтями, оставляя красные полосы. На ранах бусинками проступает кровь. Кажется, что иначе не вытравить эту грязь, которая не смывается водой, не стереть следы чужих прикосновений. Решимость, на мгновение вспыхнувшая внутри, пропадает, и Кайрис опускает руки. Холодная вода щиплет кожу.
Воспоминания встают перед глазами сами собой, сколько бы она их ни гнала.
Вот качается и ухает вниз ночное небо, вот смазывается
