стоит идти на поводу у самой Екатерины и называть ее нехудожественной натурой. Безусловно, преобладало в ней ratio – все разумное и целесообразное; она чаще поражала не живописностью, а ясностью и логической стройностью речи, остроумными и язвительными высказываниями.
Но при этом императрица не считала себя хорошим систематиком, больше полагаясь на знание людей и обстоятельств, полученное ею как бы непреднамеренно. А систематика, по словам Екатерины, далека от реальной жизни и порождает «законы», которые не учитывают всей ее сложности, отсюда – насилие и упрямство, жизнь начинают перестраивать по выдуманным «законам». (Жаль, что эти рассуждения российской императрицы не были внимательно прочитаны в XX веке.)
И в природе Екатерина больше всего любила непреднамеренность, естественность. Увлекаясь разбивкой садов в Ораниенбауме и Царском Селе, она всегда следовала английской традиции: никаких прямых линий, живых фигурных композиций из деревьев и кустарников; не нужны ей были и фонтаны, которые, по словам императрицы, заставляют воду делать неестественные усилия.
Литература была для нее прежде всего инструментом политического и нравственного воздействия на людей; в ее писательстве также немало было «неестественных усилий», но постепенно оно превратилось и в эстетическую потребность: императрице нравилась образная словесная игра, так не похожая на игру политическую: в искусстве нет господства систематики, художник творит, но не в силах все заранее рассчитать.
Не будучи гением слова, Екатерина обладала несомненным литературным талантом. Иначе не смогла бы написать, например, такую стихотворную миниатюру – эпитафию любимой собаке (даем подстрочник, оригинал по-французски):
Здесь покоится красавица леди Азор,
Остроносая, с золотистой шерстью.
Ум, веселость и быстрота
Успокоились здесь, в тишине.
Стихи ей редко удавались, чаще оставаясь в черновиках, где почти каждая строка превращалась в лесенку исправлений. Свободнее Екатерина чувствовала себя в прозе, и здесь ей суждено было создать один настоящий литературный шедевр. Это – ее знаменитые мемуары, над которыми она работала четверть века – с 21 апреля 1771 года, своего сорок второго дня рождения, и до конца жизни, доведя изложение до 1759 года.
Рядом с мемуарной книгой, известной в нескольких редакциях, образовался цикл автобиографических заметок, охватывающих и более поздние периоды, в первую очередь события 1762 года.
Карамзин – один из немногих россиян, прочитавших эту книгу до герценовской публикации, – так охарактеризовал ее: «Двор Елисаветы, как в зеркале» (из письма И. И. Дмитриеву 4 мая 1822 года). Мемуаристка создала галерею превосходных портретов именитых современников, избежав идеализации, односторонних оценок; описала великосветский быт и нравы, описала самое себя, и, хотя этот автопортрет создан не без некоторого самолюбования (характерная ее черта), Екатерина
