матери флакон морфия, на случай, если мне станет невмоготу терпеть боль.
Выздоравливать я и не думал. Лежал день за днём на материной постели, – она поселила меня в своей спальне и неусыпно следила, чтобы никто меня не тревожил. Отца порядком донимал этот лазарет, но он, кажется, понял, что переусердствовал со мною, отчего ходил хмурый и ни с кем не разговаривал. Мне так хотелось, чтобы он пожалел о своём поступке и раскаялся. Может быть, так и было, потому что как только мать заявила, что у меня неправильно срастаются кости и что меня срочно нужно везти в Петербург, отец сдался без боя.
Вот такой ценой я оплатил свою карьеру врача. Уже в Петербурге, выздоравливая, сидел и думал, что нет худа без добра и что вот каким, оказывается, вышло моё поведенческое «худо». Пока я находился в госпитале, мать была возле меня неотлучно. Потом на некоторое время она уехала домой, но меня с собой не взяла. Заявила, что домой я теперь долго не вернусь, и наказала, чтобы я готовился к экзамену. Она почему-то до крайности в меня верила».
Глава 8
Образование Платон получил блестящее. Мать старалась на все лады, чтобы у Платона было всë, что нужно для учёбы, чтобы он был более-менее одет и чтобы имел возможность встретиться с нужными людьми. У медиков, которые грезили не своим призванием, а тем, чтобы врачей поскорее освободили от постыдного гнета самодержавия, было много вольнодумных друзей, как и у Хрусталёвой Евдокии Ильиничны. Вот так, по незримым ниточкам, протянувшимся во мраке человеческих отношений, они и находили друг друга…
Но, как бы там ни было, подспудно платил за всю роскошь размещения в Петербурге, за пальто последнего фасона, за книги и пропитание крестьянин Хрусталёв, которого семья в буквальном смысле слова бросила в отдалённой нижегородской деревеньке рыть зубами землю. Как только Платон поступил на учёбу, отец посеял в два раза больше пшеницы и просчитал, что нужно будет на порядок увеличивать поголовье скота. Сделал он это тихо и как-то безнадёжно, скрепя зубами, напрягая и без того натянутые до предела жилы.
Мыслями Платон был далёк от всех этих проблем, – как, наверное, любой молодой человек, у которого, к тому же, за плечами стояла столь любящая матушка. Он витал высоко в своих честолюбивых помыслах, упрямо двигаясь к поставленной цели. И учился, надо сказать, исправно, прилежно; как подобает всякому хорошему студенту, не спал ночами, читал, впитывал, анализировал. Когда положено, ходил и в химическую лабораторию, и на вскрытие. Юноша дышал всей высотой своего будущего призвания, но, как-то постепенно, сам того не осознавая, он начал уклоняться от педиатрии в иную сторону.
Во-первых, ему встретился прекрасный наставник-хирург. Во-вторых, Платон вдруг почувствовал, что ему ближе и как-то роднее что ли делать вскрытия, – он не боялся. С улыбкой он вспоминал, как отец таскал его, запуганного, дрожащего, в полуобморочном состоянии, на скотобойню.
