детскости и не вязались с её представлением о себе как о бунтующем подростке. Вечерний город не обращал внимания на розовощекую беглянку. Мало ли таких ходит. Девочка как девочка. Юля уверенным шагом направлялась на свою любимую заброшку. Только там, сидя на краю крыши, она чувствовала себя свободной, сильной, никем не понятой бунтаркой.
«Родителям на школьные проблемы не пожалуешься. У мамы один ответ – «Сама виновата». У неё вечно так, только я и виновата. Остальные белые и пушистые. И в драке, которую не я устроила на Дашкином дне рождения – Юля погрузилась в неприятные воспоминания – Меня впервые пригласили на день рождения с тех пор, как я перешла в новую школу. В старой было совсем невыносимо, мне устраивали бойкот всем классом, а учительница поддерживала такую «воспитательную» работу, чтобы, по её словам, я научилась держать удар и вышла наконец-то из своей раковины. Конечно я обрадовалась, потому что, несмотря на переход, друзей у меня так и не прибавилось. Я так и осталась изгоем. А Даша пригласила.
Я так волновалась, выбирала наряд, стащила у мамы тушь и помаду, чтобы выглядеть не полным отстоем. А когда я пришла, девчонки начали стебаться над моим прикидом и хихикать, отпуская шуточки по поводу моих музыкальных вкусов и макияжа. Я даже и не дралась, так, толкнула эту лицемерку Дашу, она же первая меня и дразнила. Я же не виновата, что в два раза тяжелее и она граблями своими посуду со стола смахнула. Ну обварилась чуток, подумаешь, травма. Больше воплей было, даже скорую не вызывали.
Но я была наказана. Телефон отобрали, на улицу нельзя. Только в школу и к репетитору. От репетитора не отвертеться, сразу матери позвонит. И это летом, когда все остальные отдыхают и залипают в тик-токе, я должна. Я вечно всем должна. И вечно виновата».
Юля уже пробралась сквозь отогнутый профлист в заборе, поднялась по замусоренным лестницам без перил и теперь брела по скользкой, усыпанной битыми бутылками крыше. Здесь часто собирались компании подростков. На первом этаже заброшенного строителями стадиона Юлька всегда замирала, прислушиваясь, разгоряченную алкоголем компанию было слышно издалека. В этом случае она просто разворачивалась и шла бродить по городу. Сегодня крыша была пуста и уныла.
Забравшись на парапет, Юля уселась, ухватилась руками за мокрый край и свесилась, разглядывая кусты под собой. Под кустами битые кирпичи и арматура, отличный способ умереть. Кровь, покореженное тело, разбрызганные мозги – об этом не думалось.
«Вот не станет меня, пусть тогда поплачут. Может, поймут, как мне больно на душе. Интересно, если бы сейчас мама оказалась рядом, она бы бросилась меня спасать или завела бы шарманку про то, что я всё выдумываю, и начала хвататься за сердце, говорить, что она уже не может, у неё из-за меня давление скачет и я ее в могилу сведу. Или что она от меня отказывается и отдаст в детдом. Врёт, конечно; ну куда возьмут четырнадцатилетнюю дуру, даже если родители не справляются с воспитанием. Или возьмут? Что теперь об этом думать. Домой-то всё равно возвращаться нельзя.
Я уже смирилась, что мама постоянно просматривает мой телефон. Пароль туда поставить нельзя, потому что: «Мы же семья! Тебе что, есть что от нас с папой скрывать?»
Постоянно: куда пошла, зачем пошла, с кем разговариваешь, почему дверь в свою комнату закрываешь. Но дневник. Дневник это уже за гранью. Дневник я им не прощу. Мало того, что они прочитали о моих сексуальных фантазиях (и как после этого мне в глаза им смотреть), мало того, что орали, как потерпевшие, а отец с ремнём за мной по квартире бегал. Так еще и мама к гинекологу меня записала. Полный отстой! Осталось только повесить на меня табличку «Девственница» и в школу отправить, то-то одноклассницы поугарают. Я же им рассказываю, как у меня всё тип-топ с Егором и до самого главного мы уже дошли. Просто, чтобы перед родителями не палиться, скрываем наши отношения, поэтому нас никто вместе и не видит, и в школе мы не общаемся, типа конспирация. Ну, разве я виновата, что на меня вообще никто не обращает внимания. Никто! Как будто я пустое место».
Юльке стало до боли под ложечкой жаль себя. Слёзы катились по щекам горячими дорожками, смешиваясь с дождем. Совсем стемнело. Ей казалось, что она сидит на краю мира и одиночество её безмерно, нет ни одной живой души, которой было бы интересно её существование. У неё не осталось причин бояться смерти.
А на другом конце города, сжимая беспокойными пальцами носовой платок, в темной квартире сидела женщина. Взгляд её был отрешен, она то замирала на диване, как каменный истукан, то принималась ходить по квартире, пока, наконец, не замерла, прислонившись лбом к холодному темному стеклу на кухне. Из этого окна было видно двор и подъезд. Телефон дочери и её собственный лежали рядышком на подоконнике экраном вверх, но она то и дело брала их в руки, как будто могла пропустить заветный звонок. Юлька убежала, хлопнув дверью и оставив свой сотовый. Это пугало Веру больше всего. Дочь даже в туалет ходила с телефоном, сколько было скандалов из-за этого. А теперь Вера была готова на всё, лишь бы иметь возможность дозвониться
