рел Господь на Авеля и на дар его; а на Каина и на дар его не призрел.… И восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его. И сказал Господь Каину: …ты будешь изгнанником и скитальцем на земле"….
"Ещё сказал: у некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! Дай мне следующую мне часть имения… По прошествии немногих дней младший сын… пошёл в дальнюю сторону и там расточил имение своё, живя распутно… Пришед же в себя, сказал: … пойду к отцу моему и скажу ему: отче! Я согрешил против тебя и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наёмников твоих… Увидел его отец его и сжалился… и целовал его… И начали веселиться. Старший же сын его… осердился и сказал отцу: вот, я столько лет служу тебе, и никогда не преступал приказания твоего; но ты никогда не дал мне и козлёнка… а когда этот сын твой, расточивший имение своё с блудницами, пришед, ты заколол для него откормленного телёнка. Он же сказал ему: сын мой! Ты всегда со мною, и всё моё твоё; а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся".
(Быт.8, 1-15; Лук.15, 11-32)
часть первая
НАЧАЛО
Глава 1. Письма
«В приёмную Его Высокопреосвященства,
г-ну Далю К.И.
Уважаемый Касьян Иннокентьевич!
Зная о Вашей искренней любви к Богу и безусловной отзывчивости, прошу оказать посильную помощь в моём благом начинании на поприще строительства»…
– Строительства, – вслух произнёс пишущий человек тихим голосом с мерцательным воркованием, – нет, построения.
«Построения здания нового»… – записал он, вычеркнув слово «строительства».
– Нет, наоборот, нового здания, так будет постройнее, – донеслась его слегка напевная речь, куда опять вкралось едва слышное воркование, но с некоторым изменением обертонов.
«Нового здания начал», – вывел он каллиграфическим почерком, жирно замазав «здания нового».
– Хм. Начал. Можно прочитать и с ударением на первый слог. Выйдет ерунда. Тогда нарочно поставим знак ударения на второй слог. Коротенькую чёрточку. Теперь видно: речь идёт о слове во множественном числе. Начала, оно, конечно, слишком дерзковато будет, ну да ничего, пусть. – Постепенно воркующие звуки перекрывались уже иными тонами, обыкновенными, и завершились чистым шёпотом: – пусть.
«Оно может показаться Вам с виду слишком дерзким и вызывающим, – продолжилось письмо. – Больше скажу: его замысел способен многих отвратить, вызвать законное недовольство, повергнуть в потрясение или даже возбудить гнев, оправданный строгим воспитанием. Но поверьте, дело моё – тяготит меня самого. Гиблое оно, и одновременно такое, без которого совсем плохо. Да, нельзя мне иначе. Я должен, мне кажется, я обязан претворить задуманное в жизнь. Но есть беда: я чувствую в себе немощь. Думаю, нужна мне подмога на первом этапе. Главное – проделать первые шаги. Но. Столько непреодолимых загвоздок окружает меня! Не получается даже приступить к началу осмысления»…
– Нет, – в оттенке голоса появилась резковатая нотка.
Пишущий заявление и одновременно воркующий человек, немолодой уже, небольшого роста, но статный и лицом похожий на Дорифора, сидящий за огромным столом, почти полностью и даже многослойно заваленным самыми разными вещами интеллектуального и житейского назначения, скомкал бумагу и дал ход руке, чтобы выбросить бесформенный комок в печку.
Это добротное отопительное сооружение старинного ручного исполнения в стиле позднего барокко времён Елизаветы Петровны, и занимающее область от пола до потолка, расположилось рядышком, чуть подальше вытянутой руки. Фасад печки, изысканно украшенный изразцами тускловато-зелёных тонов с рисунком на тему садов неизвестных широт, сглаживал угол небольшой квадратной комнаты и придавал помещению несколько обтекаемый вид. Но главным элементом фасада, как и положено, красовалась литая чугунная дверца очага со скруглёнными углами, испещрённая узором не выявленного нами стиля. Она была слегка скособочено полураскрытой, вольно представляя взору затемнённую внутренность своего завлекательного чела, выложенного гладким, будто эмалированным клинкерным кирпичом. Там чуть заметно белела горка других скомканных бумажек, и в неё редко вкрапливался прочий мусор, самопроизвольно порождаемый жилыми помещениями человечества. Свободного места для новых поступлений всяческого ненужного и лишнего, а то и вредного материального вещества, окружающего любое цивилизованное существование, – избыточествовало. Хватило бы и на сей свежий бумажный комок. Но, похоже, мужчина передумал пополнять содержимое объёмистой пасти, охотно и покорно поглощающей всё многообразие отбросов многоликой человеческой культуры, и вернул кисть руки вспять. Сморщенный бумажный шарик соскользнул на крохотную равнину стола, стеснённую разновеликими вещами повседневного пользования, напоминающими складчатые горы, а
