вам, что я выполняю директивы Андрея Леонидовича, и ничего сверх того. И если вам угодно обвинять в некомпетентности меня, то вам стоит переадресовать свои нарекания и генералу Сурову.
Так. Кажется, я переборщила. Вот как воздействует особый социальный статус даже на самого серьезного и дисциплинированного специалиста.
– Да, и еще, – продолжал Василий, не давая мне вставить и слова. – Вам нужно устроиться на работу в гимназию номер два. Вот документы на имя Сладковой Елены Владимировны, выпускницы филологического факультета МГУ, но тем не менее местной уроженки. Некоторое время вы работали в Москве и теперь по семейным обстоятельствам вернулись в Тарасов. Вот самые наилучшие рекомендации от ваших московских работодателей. Теперь о задачах. Вы должны отследить механизмы приема на работу в этом учебном заведении и уточнить, какую именно роль играют во всем этом люди Свирского. Внешность, разумеется, следует изменить. Возможности современной косметики и визажистики таковы, что из черта можно сделать ангела. Это я не к тому, что вы представляете собой одну из названных персон, просто хочу сказать, что у вас, кажется, всегда хорошо получалось кардинально менять внешность без ущерба для общего обаяния. Читал ваше досье. Ладно, я отвлекся. После того как вы устроитесь… а в том, что вы устроитесь, я не сомневаюсь, как не сомневается и генерал Суров… после этого вам надлежит установить личные контакты с учителями. С упором на тех, кто пришел на эту работу относительно недавно. И еще – на тех, кто будет увольняться. Впрочем, не мне вас учить.
Я закрыла ноутбук и выпила кофе. Молчала. Потом невесело засмеялась и произнесла:
– Хорошо, Василий. Я вижу, что мы сработаемся.
Последнюю фразу я сказала без всякой иронии.
Глава 4
Гимназисты
Адам Ефимович Свирский был солидным представительным мужчиной сорока лет, внешне довольно похожим на Гроссмана, несмотря на то что кровными родственниками они не были. Я встретилась с ним в особняке Гроссмана. Он сидел в огромной гостиной, в глубоком черном кожаном кресле, любимом кресле Бориса Евгеньевича, и мрачно курил сигарету, хотя в доме Гроссмана курить было не принято.
Но сейчас на табачный дым и на серый пепел прямо на зеркальной поверхности журнального столика никто не обращал внимания. В гостиной находились еще женщина в черном, с белым лицом и намертво стиснутыми, переплетенными пальцами рук, и – Катя с Сережей.
Последние двое сидели молча неподалеку от Свирского и его жены, сестры Бориса Евгеньевича – да, это была Алла Гроссман, сестра покойного банкира, – и пустыми глазами смотрели в стену. Сережа машинально вертел в пальцах… пистолет.
Кошмарное совпадение.
Это был игрушечный пистолет, сработанный под «беретту». От настоящего вот так, на глазок, его мог отличить только профессионал.
Дорогая игрушка.
Катя первая заметила меня. Поднялась с кресла и, переставляя ноги, как заведенная кукла, подошла.
– А
