из праведных. Ведь даже нам, внутреннему сыску, воспрещено вмешиваться во многие ваши проказы, нарушающие запреты, обязательные для всех остальных.
Понеже поставлены мы надзирать за честным соблюдением законов. И строго спрашивает с нас за то Высший совет старейшин! Чихнем не туда, и то взыскивает! Сам понимать должен…
– А не понимаю, куда ведешь! – живо возразил четвертый по старшинству чин внешнего сыска Секретной службы, задетый за живое тем, что его служба не была включена в разряд праведных.
– Досадно то! Однако растолкую…
На каковом, позволь осведомиться, основании, задерживать хахаля дворовой девки твоей жонки? И точно ли хахаль он, а не выдумка ея? Случится неладное с ним, не с тебя спросят!
– Да кому же надобен он, кто его хватится? – живо отреагировал Вершило, ощущая, что ветрило беседы их разворачивается прохвостом Твердилой в выгодную для того сторону.
– Тебе и надобен! – вразумил Твердило.
– Да мне-то сей зачем?!
– Растолкую и оное. Ведь памятлив я! И едва ты дошел в своем изложении до имени Молчан, сразу и вспомнил, что сталкивался с ним допрежь, при том, что и не видел никогда…
– Не вем я, о чем ты…
– А, поведаю! – была, ни была! Во времена, еже я продвигался по службе, весь в рвении, и токмо чаял нынешний чин свой, приказали мне приступить к расследованию особой важности…
«Еще боле рвения проявил отец жены твоей, всячески продвигая тя по службе, ведь имел для того все возможности, пребывая еще тогда старейшиной первого благочестия», – крайне недоброжелательно рассудил Вершило, ведь, похоже, рушились его упования.
… – Касалось оно некоего Первуши из отряда скорого задержания, коей подчинялся в ту пору вашему внешнему сыску, ноне же передан скрытному. И аще придут за кем-то из твоих подчиненных – не утверждаю, а допускаю! – вязать ему руце будут молодцы из того отряда…
«На что намекает сей?!» – мысленно всполошился за своих подчиненных Вершило, огорошенный еще боле тем, что оный навозный жук, происходящий, по его твердому убеждению, из коровьей лепехи, сталкивался ране с Молчаном, никогда не видевшись с ним!
Однако бывалый Твердило не стал развивать заданную им интригующую тему, до поры ограничившись тем, что ввел куратора служивых сходников в замешательство. И продолжил:
… – Втюрился тот Первуша, на свою беду, в некую бобылку – пригожую и в самом расцвете, бабьем. И закрутил с ней! Однако в нее и иной втюрился, возжелав, понятно, взаимности. Она же отказала ему, сославшись на приязнь к Первуше. И озлобился тот, ибо воспрещали его к себе все подряд! А быв гончаром не из последних, ощущал в себе призвание к скрытному доносительству. И доносил столь усердно и с таковым рвением, что опекавшие его из наших – по внутреннему сыску, радовались ему, и нахваливали.
Порой и поощряли его из тайных доходов нашей службы. Единою дошло аж до гривны, когда обвинил в конокрадстве сразу троих, присовокупив
