Домашняя же относилась к нечисти, хулиганившей в жилищах и хозяйственных постройках. Днем она сидела невидимой за печью, а ночью начинала куролесить: ломала прялки, путала пряжу, бросала и била посуду. Обожала по ночам выдергивать волосы у мужчин и выщипывать перья у птиц. Словесный портрет: тощая карлица в годах с крохотной головкой размером в наперсток и длинным вострым носом, аки у Старухи Шапокляк. Особая примета: откровенная враждебность к домашним животным и курам, но боле всего к мужчинам – вот она, воинствующая феминистка Древней Руси!
В армии нечистой силы, обитавшей в Земле вятичей, хватало не токмо командного состава, а и рядового. Небесполезно уведомить и о некоторых из сих нижних чинов, злобных.
Лихо одноглазое – высоченное человекообразное существо, кое бывало обоих полов. Егда находилось рядом с людьми, их всегда преследовали несчастья. Отсюда и поговорка: «Не буди лихо, пока тихо».
Бабай – ночной дух в виде кособокого старика с дубинкой. Им пугали детей, когда те не хотели ложиться спать.
Анчутка – мелкий дух с лысой головой и черной шерстью по всему телу.
Овинник – дух-пакостник помещений, где сушили хлеб. Мог, остервенев, спалить гумно с хлебными запасами.
Банник – миниатюрный и вельми гадкий старикашка, обитавший в бане за печкой-каменкой. Ярый женоненавистник: обожал пугать моющихся женщин, особенно беременных. Впрочем, взъярившись, не миловал и мужиков. Жена сего лиходея прозывалась Шишигой, оная могла и запарить до смерти.
К срединному составу – промежуточному меж командирами и рядовыми, относились волкодлаки – полулюди, полуволки, воины-оборотни из свиты Ярилы и Велеса. Были приметны растущей на голове волчьей шерстью (длакой), заметной уже при рождении. Нападали на людей и животных.
В качестве предохранения от нечисти наиболее эффективными считались у вятичей лук и чеснок, чьих запахов она на дух не переносила, полынь, крапива, чертополох, мята, а также плакун-трава, коя заставляла прослезиться даже матерых бесов. У лесных русалок имелась идиосинкразия на полынь. Отвадить домашнюю кикимору можно было «куриным богом» – камнем с естественной проточиной, а лесная шарахалась от можжевельника.
Впрочем, имелось и еще одно радикальное средство прямого действия, в силе коего Молчан удостоверился запрошлым летом. Возвращался он с охоты средней добычливости, дело было под вечер. И уже близился выход на опушку, а вдруг что-то мелькнуло в кустах в направлении следования, и ощутил он, что ноги его в лапотках свежего плетения, толком еще на растоптанных, сами выворачивают в сторону! И мигом воспрянул внутренний глас, а не докучал он Молчану аж с весны, высказав с явным озлоблением:
– На кого «тянешь», мелкая дрянь! Подопечного мово тщишься сбить с пути к его великому подвигу?! Не бывать сему!
Подопечный не успел и осмыслить, кому адресована та угроза, а словно просвистело нечто мимо уха его, разметав скопление мошкары,
