ной студии. Уртицкий. Ты хоть знаешь, чего он требует от меня?.. – Костя хочет сказать и вдруг несколько секунд ощущает, как трудно произнести это вслух (ведь и ему – от маэстро – поступают только намеки, впрочем, четко продуманные и выверенные). В конце концов, Костя пересилил себя: – У нас в студии есть один поэт, Лобов… его Уртицкий активно продвигает везде. Этот Лобов женат. И у его жены есть еще сестра. Так вот Уртицкий пытается принудить меня к сожительству с ней. И от этого, мол, будет зависеть публикация в литературном журнале.
Гамсонов, услышав это, осклабился.
– Умно. Ну и посожительствуй, пока не опубликуют.
– Денис, я же серьезно, а ты…
– И я серьезно.
– Да я так не могу, ты что совсем уже… я не могу так, ты думаешь, что я… – и тут вдруг Костя, опять подумав о ловушке, которую так хитро поставил ему Уртицкий, презрительно, желчно воскликнул: – Господи, бездарь! Ублюдок!.. Бездарь вонючий!
– Ты ему это скажи, а не мне… ему-то вообще зачем все это нужно?
– Чтобы прицепиться ко мне. Слушай… выслушай меня все-таки – я хочу рассказать, как все было!
– Ой, нет… Два часа бреда слушать… спасибо. Я вообще и сам скоро начну шантажировать. Я тут недавно взломал сайт одной катерной фирмы. Там такое выплыло, о-о-о-о… – Гамсонов пораженно покачал головой; затем цокнул. – Я и сам скоро буду шантажировать… так что вот т-такие дела.
Костя Левашов очень усталый, ведь он опять писал всю прошедшую ночь. Так почти всегда, когда он приезжает в Москву и видится с Денисом. И опять этот всегдашний мозговой «затык» – как будто козырек вставили в мозг, – и мысли жарко шевелятся… то вообще ничего не шевелится, хочется спать… но Костя знает, что заснуть-то все равно не получится.
Он щурит глаза, депрессивно, будто продирается зрением… через мрак вечера?..
Однако последние месяцы он, вконец, так измотался и измучился, что ко всем этим привычным ощущениям добавляется не вялость, а остановившийся взрыв возбуждения в голове… и эти нервические, веселые покалывания в сосудах – тоже взрывчики, коротенькие.
И резко нарывающая душевная боль – да, его ужалили, ужалили, в самую душу!
Ледяной жар остановился во всем теле.
А на лице Костя чувствует эту тяжелую, изнуренную маску. Но она такая гулкая и недвижная – никто и не подумает, какой концерт у него в голове, когда посмотрит со стороны?
– Господи, как же неуютно в Москве… – произнес Левашов.
– Так… здесь два: два… здесь… три: один, – высчитывает тем временем Гамсонов, говоря себе под нос. И все не отрывается от коммуникатора.
– Что ты там делаешь?
– А?.. Да это тоталы.
– В смысле? Футбольный тотализатор?
– Ага. На бет-уин.
– Что там, «Лига чемпионов»?
– Ага.
– Хочешь, подскажу результаты? У меня хорошо получается.
– Уверен? – серьезно осведомился Гамсонов. – Ты смотри, если ошибешься, я довольно много могу денег проиграть.
– Давай, скажу. – Костя протянул руку – к коммуникатору. – У меня может получиться. Я не даю, конечно, гарантии…
– Чё руку тянешь?.. Давай, предсказывай. Я запишу сначала… – Стилус в руке Гамсонова с готовностью завис над экраном.
В тот вечер Костя подсказал Гамсонову больше тридцати матчей. Костя следовал не кропотливому высчету состояния и сопоставлению команд, а скорее, их статусам – великая-невеликая; и пространным ощущениям от просмотра двух-трех футбольных матчей… все.
– Ты сейчас куда? Домой? – спросил он у Гамсонова после; когда они шли к метро.
– Да, но ко мне поехать не получится. Я вообще съезжаю на какое-то время.
– Из Отрадного? Серьезно?
– Ага… да квартиросъемщик вернулся. Этот мужик, он уезжал… в Индии он там был. Вот теперь возвратился и… лажа, в общем, короче. Совершенно неожиданно. Но он платит хорошо.
– A-а… Ты теперь опять в Орехово будешь жить…
– У бабки-то? Не-а. Вообще в другом городе.
– Серьезно? А в каком?
– Вот как обоснуюсь, скажу.
– Но это не Реутов?
– Не-е-ет. В Реутове только бизнес.
– Слушай… Ничего не случилось?
– А что могло случиться?.. – Гамсонов вдруг непонимающе уставился на Костю… А потом как всегда ответил мягче: – Да нет, ничё не случилось. Просто квартиросъемщик приехал – я ж говорю…
Они
