от человека и от космоса, становится замкнутым, погруженным в себя. Всякое размыкание пола в космос прямо противоположно разврату. То уединение, сокрытие пола, отдифференцирование его от цельной сущности жизни, которое мы видим в природном мире, всегда есть уже разврат. Только возвращение полу универсального значения, воссоединение его со смыслом жизни побеждает разврат».[39]
Таким образом, Бердяев квалифицирует в качестве разврата половую жизнь в целом: «По обыденным представлениям развратом называются недозволенные формы соединения полов, в то время как развратно именно отсутствие соединения. Сексуальный акт развратен потому, что недостаточно глубоко соединяет. Также поверхностны ходячие представления о развратности аномалий половой жизни. Наша половая жизнь есть сплошная аномалия, и иногда самое «нормальное» может оказаться развратнее «ненормального». Разврат совсем не может быть запрещен, он должен быть онтологически преодолен иным бытием».[40] Преодоление разврата осуществляется посредством любви и экстаза: «Любовь – одно противоядие против разврата. Другое противоядие – высшая духовная жизнь. Сладострастие само по себе еще не развратно. Развратно лишь сладострастие разъединения, и свята сладкая страсть соединения. Развратно сладострастие, не проникающее в объект, погружающее в себя, и свят оргийный экстаз любви, сливающий с любимым».[41]
В таком подходе Бердяева к проблеме сексуальности явно ощущается ницшеанский элемент: «Сладострастие: великое подобие-счастье более высокого счастья и наивысшей надежды. Ибо многому обещан был брак и больше, чем брак, – многому, что более чуждо друг другу, чем мужчина и женщина, – а кто понял вполне, как чужды друг другу мужчина и женщина!».[42] («Wollust: das groBe Gleichnis-Gluck fur hoheres Gluck und hochste Hoffnung. Vielem namlich ist Ehe verheifien und mehr als Ehe, – Vielem, das fremder sich ist, als Mann und Weib: – und wer begriff es ganz, wze fremd sich Mann und Weib sind!»).[43] Подобно Ницше, Бердяев не признает кастрирующего и отрицающего жизнь аскетизма всех «потусторонников» (Hinterweltlern). И подобно Ницше, не признает он пошлости и цинизма всякого рода свиней и гуляк (die Schweine und Schwarmer). Вслед за немецким философом Бердяев видит в сексуальности лишь подобие (Gleichnis) будущего соединения, брачного союза – того, что более чуждо друг другу, чем муж и жена. Но что может быть более чуждым? Трансцендентный и имманентный мир, божественное и земное. И Ницше и Бердяев ориентированы на устранение метафизического разрыва высшего и низшего миров. Половая жизнь есть разврат лишь в нынешнем состоянии человечества. Но это состояние не окончательно, оно должно быть преодолено, превзойдено в жизни будущего века, в провозвещенной Бердяевым творческой эпохе. В этой установке Бердяев исходит одновременно из христианской традиции и из философии Ницше. Эрос должен быть просветлен и преображен. До тех пор, пока этого не произошло, мы все еще находимся между крайностями аскетизма и разврата.
В отличие от Бердяева Булгаков опирается преимущественно на христианскую традицию: «Это сочетание духовного
Там же. С. 429–430.
Там же. С. 430.
Там же.
