голосом произнесла я.
От этого имени он встрепенулся, словно ему засадили звонкую пощёчину.
– Прошу тебя, помоги ему. Не убивай!
– Тебе что тут, благотворительность? – его лицо скривилось.
– Ярослав, ради Ани… Я умоляю тебя, ради твоей дочери, – губы задрожали то ли от страха, то ли от гнева.
Капельки слёз замерли в глазах, но ненависть к этому человеку была сильнее всех чувств.
– Не неси чушь, – он усмехнулся и потянул руки к ребёнку. – Дай мне дочь.
Нервы окончательно расшатались, и я с силой оттолкнула его, зашипев:
– Дочь?!
Перехватила ребёнка за шкирку, держа, как котёнка.
– Она – ублюдок, твой ублюдок… А родила я её, чтобы потом убить. Слышишь, мерзавец? Как ты! Помнишь? Убить твоего ребёнка за то, что ты позволил убить моего. Но я этого не сделала, – мне дико захотелось швырнуть в него Аню, как какую-то куклу. – Я сохранила ей жизнь, сволочь. Выходит, для тебя, скотина! Чтобы ты полюбовался на своего выродка! И ты теперь говоришь о благотворительности?! Чтоб ты сдох, мразь!
Его глаза налились кровью, а лицо вытянулось в напряжённой гримасе. Схватив за затылок, рванул к себе впритык, требуя смотреть на него в упор. Его губы побелели от гнева. Я же буравила мужчину ненавистным взглядом, не замечая, как слёзы катятся по лицу. От наших резких движений Аня захныкала и раздалась плачем, словно отрезвляя его и меня. Оттолкнул, отпуская, и, не дав мне опомниться, вырвал девочку из моих рук.
– Нет, Аня! – тут же набросилась на него с кулаками. – Отдай… Не трогай, ребёнка!
Била в спину, в голову, дикой кошкой царапая ему руки и шею. Мужчина прорычал от болезненных ранений и, развернувшись, влепил мне мощную оплеуху, свалив с ног. Ударилась головой об арматуру, торчащую из бетонного пола.
– Оля, – слабый возглас Андрея, плач малышки и резкая тошнотворная темнота.
Когда пришла в себя, с трудом различила зов раненого:
– Оленька…
Я поднялась, возвращая голову на место.
– Оля, – его сиплый голос было еле слышно.
– Да… Всё хорошо, – подползла к нему. Снова нервно сменила ветошь.
– Она – его дочь… Он её не тронет… – пытался успокоить.
– Эта мразь почувствовала себя отцом, – яростно отжала тряпку в таз с водой и промокнула ей лоб Андрея, одновременно, прислушиваясь к звукам за дверью. Тишина.
– Оля, я умираю.
– Нет, – твёрдо прорычала. – Я не дам тебе… Держись!
– Оля, – голос его стал вдруг твёрже. – Я давно не чувствую ног и рук. И двигать меня нельзя. Я – не жилец. Оставь меня тут… Постарайся отвлечь его, сбежать…
– Замолчи! – голос сел от кома в горле. – Больше никто не умрёт… Борись! Я не могу больше никого терять! Ради меня, прошу, Андрюш, борись!
Он замолк, упокоив голову на моих коленях. Ласково гладила его по лбу, уходя в новый болезненный
