попал корабль в шторм. Все снасти переломало. В бортах течь. Команда умирает от жажды. Берега нигде не видать. Все готовятся к смерти, молятся о спасении души…. И вдруг – чайка.
– Не совсем понял, – помотал головой Павел.
– Ну, как же? Чайка! Птицы не улетают далеко от берега. Чайка – это символ надежды. Коль она появилась, значит рядом земля. Это вестник, посланный Богом.
– Ах, вот оно что! – кивнул Павел и на татарском окликнул проводника: – Понял, отец? А ты говоришь – глупая птица.
Татарин с изумлением открыл рот, пробормотал что-то невнятное.
– Вы, Кречен, откуда научились так лихо говорить на татарском? – удивился Тотлебен.
– Дед мой служил на Кавказе ещё с Ермоловым, – объяснил Павел.
– Да, да, что-то такое ваш отец рассказывал.
– Влюбился без памяти в местную княжну. Всеми правдами и неправдами вымолил родителей отдать её в жены. Занял у генерала Ермолова денег на выкуп. Генерал Ермолов, вы же знаете, сам жён покупал в горах.
– Да, что-то слышал, – кивнул Тотлебен.
– Эй, старик, как у вас называется временная жена? – спросил Павел.
– Мута, – недовольно ответил татарин. – Но подобный разврат дозволен только у собак – шиитов. Нам, настоящим правоверным, Аллах запрещает дочерей продавать гяурам.
– Так, вот, – продолжал Павел. – Бабушка моя из карачаевского княжеского рода.
– Княжеского! – удивился Тотлебен.
– Вроде того, – усмехнулся Павел. – Аул у них, да отара овец – вот и всё княжеское достоинство. Но бабушка у меня – золотая. Добрая, ласковая. Уже совсем старушка, но я её безумно люблю. А был у неё младший брат Аслан. Он у себя в горах поссорился с черкесами, да какого-то важного хана зарезал. От кровной мести бежал в Россию. Вот, он нас с братьями с самых пелёнок и воспитывал. Гувернёры – гувернёрами, а дед Аслан как нянька за нами ходил. А так, как он по-русски ничего не понимал, приходилось с ним на карачаевском разговаривать. Однажды я холеру подхватил. Доктора только руками разводили: все, помрёт дитя. Но дед Аслан прогнал докторов и сам меня выходил. Ужас, чем он меня поил. Заставлял пить горячие отвары из каких-то противных трав, да ещё соль замешивал так, что в рот невозможно взять, не то что пить…. Однако, я выздоровел.
– Шаман он у тебя – не иначе, – усмехнулся Тотлебен.
– Ваше высокоблагородие! – окликнул денщик подполковника. – Можно ехать.
Затор на дороге разошёлся. Телеги потянулись вниз, к городу. Погонщики поднимали верблюдов. Офицеры залазили в свои пролётки.
***
Коляска въехала в Севастополь.
– Надо же, какой белый город! – все восхищался Павел. – А цветов сколько! Смотрите, Жернов, вон, в том палисаднике какие огромные розы. А пахнут, наверное, как!
– Да, да, – снисходительно усмехался поручик.
– Неужели тут всегда так красиво?
– Вы влюбились в Севастополь с первого взгляда? –
