из себя всё, что можно, только чтобы стать непривлекательной для баронессы. И стала. Я думаю, донорских тел было выбрано не менее тысячи. Так что, девчонки, я бы на вашем месте во Францию не стремился.
– А мы и не стремимся, – нахмурились девицы.
– Скажите, а сколько это всё может стоить? – заинтересованно спросила богато одетая женщина.
– Сколько денег? А сколько стоит одна война? Или этот наш природный катаклизм? Не меньше.
– Но это же, о чём вы говорите, м-м, не на потоке? – спросила одна из Юль.
– Нет. Это чистый эксперимент. И никто не знает, чем это может закончиться. Кроме меня.
– Почему?
– Это моя идея – трансплантация синапсов. Они её украли, и у них скоро возникнет тупик, как раз перед завершением проращивания. Я знаю, что делать дальше. А они нет.
– Да это всё бред! – громко сказал богато одетый мужчина.
– Да не вопрос, бред так бред, – ответил доктор и привалился к окну.
В машине стало невыносимо холодно. Пора было заводить двигатель.
Все молчали, и каждый думал о своём. Юли: ехать или нет во Францию. Богатые: сколько стоит вечная жизнь, а профессор думал, что он последняя сволочь. Скоро прибежал водитель и завёл двигатель. Потом прибежал дознаватель Саша. И они поехали. Куда?
Доктор смотрел на большое здание торгово-развлекательного центра «Созвездие», раньше, в советское время, на этом месте был колхозный рынок, там продавали цветы, фрукты и мясо; в перестройку торговали всем, чем придётся: от пуховиков до трусов; в нулевые построили невероятных размеров торговый центр, где было всё сразу и всё дорогое: от духов и норковых шуб, компьютеров и телевизоров до золота и бриллиантов. Вокруг понастроили элитных домов, где и жили элитные покупатели этого центра.
Жили.
Площадь исчезала из виду, а вместе с ней и рынок, где сейчас вместо рыбы продавали людей.
Сцена вторая
Аэропорт
Голод уже не скулил у него в животе, а стал закручивать кишки так, что при одном воспоминании о жареной картошке и солёных помидорах у него кружилась голова. А ещё ему грезились малосольные огурцы и почему-то копчёная рыба, а во рту прямо в слюне стоял вкус чая с лимоном и сахара или варенья, малинового, налитого на кусок хлеба с маслом. Так он делал в детстве. Варенье стекало на пальцы, они становились липкими, и их надо было мыть. Как-то после тренировки он съел его целый литр, а когда он был в деревне летом, то мешал ягоды малины со сгущёнкой и ел всё это ложкой, а потом гонял на велике.
Здорово это было – гонять на велике. Он снял перчатку и стёр изморозь с окна, смотрел в него, стараясь не думать о еде. О тушёнке, мёде и сникерсе, о коробке сникерсов и банке мёда, трёхлитровой, а вот тушёнки грезилась всего одна банка.
Он смотрел в окно. В каждом большом городе есть районы старой деревянной постройки, которые ещё не снесли, а новые
