науки и техники, и собственные идеи, и вообще все прочитанное, увиденное и узнанное. Я продолжал свои попытки написать «приличный» фантастический рассказ – то в одиночку, а чаще в соавторстве с Ромой Леонидовым и Борей Островским. Рома и Боря, бывало, тоже писали вдвоем и каждый по одиночке. Так что с авторством у нас в те годы были практически все варианты – разве что втроем мы ничего не написали. Не все мы показывали Генриху, прекрасно понимая свои способности, возможности и результаты. Размышления и рассуждения Генриха о фантастике слушали внимательно и соглашались не всегда, хотя и в споры вступали не часто – все-таки некая дистанция (он – учитель, мы – ученики) сохранялась довольно долгое время.
– Фантастика, – говорил Генрих Саулович, – гораздо шире обычной реалистической литературы. Обычную литературу называют человековедением. Тогда фантастика – мироведение. Когда вы придумываете новую научно-фантастическую идею, вы должны и мир описать таким, какой этой идее соответствует. И герой ваш будет жить в этом необычном мире, познавать его. Писателю-реалисту достаточно изобразить характер и отразить реальность. Фантаст должен создать свой мир, свою Вселенную.
– Герой не может быть умнее автора, – говорил Генрих Саулович. И приводил в пример опубликованную в каком-то недавно вышедшем столичном сборнике повесть автора из среднеазиатской республики. Автор писал о гениальном ученом – уровня Эйнштейна, – который создал новую теорию мироздания. Даже нам, учившимся тогда на первых курсах (мы с Борчакой – в университете, Рома – в консерватории), было понятно, что описанная в повести теория – полная чушь и набор наукообразных слов.
– Такие опусы только дискредитируют научную фантастику, – говорил Генрих и писал очередную статью о советской фантастике, разбирая ее «по косточкам». Не уверен, что все статьи были опубликованы.
– Новая научно-фантастическая идея, – говорил Генрих, – это каркас, без которого невозможно построить здание рассказа. Но один лишь каркас – не дом, жить в нем невозможно. Хороший фантастический рассказ не получится, если у автора нет сверхзадачи, если ему, как личности, нечего сказать читателю. Зачем взялся за перо? Чтобы рассказать о замечательной идее? Тогда напиши научно-популярную статью, при чем здесь литература?
Говорил он вещи вроде бы очевидные – очевидные после того, как слова были сказаны! – но ведь никому из нас они прежде не приходили в голову. Сверхзадача? Что мы хотим сказать читателю? Мы не очень над этим задумывались, особенно когда идеи возникали «пачками» при работе с картонным «генератором идей».
Как я сейчас понимаю, мы не идеи придумывали тогда, комбинируя карточки и таблицы, а так называемые «фантастические допущения». «Допустим (так сложились клетки в таблице), что на планете Икс живут разумные подземные черви». Это идея или всего лишь допущение? Казалось бы, какая разница? Однако разница огромная, и в те годы мы ее не очень-то понимали,
