Меня окружили у старого железнодорожного тоннеля за школой. Ганс Филдер был уверен, что тут-то я влетел по полной, что бежать некуда, если мне жизнь дорога: в конце тоннеля висел знак. Необязательно было уметь читать, чтобы понять, о чем он предупреждал. Крест и череп; сунешься, и ты – труп.
И в тот день, у входа в вонючий тоннель, пока Ганс Филдер и его шайка отморозков издевались надо мной, кидали в меня камни, я довольно скоро пришел к выводу, что безопаснее было бы бежать за знак, в густую траву. Чем черт не шутит? Никакой колючей проволоки там не было, никакой ограды. Один этот знак останавливал надежнее, чем все пугала на свете.
И я побежал изо всех сил, в тоннель, за знак, за которым – как я был уверен – находился военный полигон. Хотя бы не придется долго мучиться. Мамы и папы больше не было, а дед… Ну, про деда я не позволял себе думать, по крайней мере, в тот момент. Потому что дед был тогда единственным, кто еще держал меня на плаву. Я оглянулся через плечо, ожидая увидеть, как за мной мчатся Ганс Филдер и его чудозвоны. Вместо этого я увидел только разбредающиеся фигуры вдали.
Под огромным дубом я остановился. Я еле дышал, меня шатало. Только когда я привел немного дыхание в порядок, до меня дошло, что я сделал. Я выждал еще немного. Если появятся Навозники, я подниму руки и сдамся.
Я сел на землю. Сердце у меня колотилось, как яйцо в кастрюле с кипящей водой. И тут я его увидел. Красный мяч. Сдутый, но не рваный. Я запихнул его в портфель; он – моя награда за смелость. К тому же, отойдя еще чуть дальше по заброшенным рельсам, я обнаружил кусты малины, ломящиеся от спелых ягод. Я снял рубашку, связал рукава и набил ее малиной до отказа. Каждую секунду я ожидал, что мне на плечо ляжет рука Навозника.
Я стоял уже почти под стеной, проходившей вдоль рельсов. Для нее у меня было хорошее слово – неприступная. Писать я, положим, не умею, но словарный запас у меня огромный. Я собираю слова; в россыпи звуков они – как леденцы.
Наш с дедом огород примыкал к стене с той стороны, но она была такой высокой, что мы через нее ни фига не видели. Невозможно было догадаться, что за ней на самом деле дикий луг, усыпанный цветами. Бабочки выплясывали над ними, как будто природа устроила званый бал и зажала все пригласительные билеты. Я никогда раньше ничего подобного не видел, и у меня аж глаза в кучку собрались от такой красоты. Вот что я подумал: «Если завтра человечество провалится сквозь землю, по крайней мере ясно, кто будет по этому поводу праздновать».
Ну, Стандиш, что встал? Малина, мяч – тогда уж и цветы, нет?
Дебил. Тут только в мою затуманенную голову пришло, что у меня нет ни малейшего представления, как перебраться обратно через стену. Я не просто влип, я сидел в говне уже по пояс, и скоро засосет с ручками. Потому что перелезть через стену я не мог. Дело не в высоте; дело в битом стекле на верхушке, раз – и прощай, артерия. Если обе твои руки к тебе еще приделаны – значит, ты точно не лазил на эту стену.
Трепать-колотить. Одно из двух: или придется возвращаться тем же путем, что исключено,
