style="font-size:15px;"> Дед осторожно развернул сверток. Ох, трепать. Эти часы сияли, как солнце. Они были из чистого золота, тяжелые, как совесть.
Дед перевернул их и прочел гравировку на задней крышке. Он долго на нее смотрел и молчал. У мистера Лаша кровинки в лице не было. А миссис Лаш, кажется, и вовсе перестала дышать.
Прошла вечность. Наконец дед сказал:
– Если сточить слова, то мы сможем сбежать.
Мистер и миссис Лаш оба вздохнули и кивнули головами.
– Спасибо, Гарри, – сказал мистер Лаш.
Я потом спросил у деда, что было написано на часах. Но он мне не сказал.
Из купленных тогда на черном рынке припасов у нас до сих пор оставалось немного муки, риса, овсянки, лампового масла и мыла. Так что я знал, что часы мистера Хелмана – дешевка. За них ему не дадут и свечки, поставить на его могилу.
Восемнадцать
Мистер Хелман принялся шевелить пальцами. На кистях рук у него росли волосы, черные, как паучьи лапы.
Но это было просто так, чтобы отвлечь внимание, как и сами часы. Дело в том, что уж очень тут все не сходилось. Начать с того, что из директора исчезли буря и натиск. Он был похож на сдутый дирижабль – весь газ ушел куда-то.
Кожаный пришел за мной, намекал мне камень в животе, и я попытался как можно скорее сообразить, что же я наделал. По списку.
Починенный телевизор?
Две курицы в углу огорода?
Гектор?
– Стандиш Тредвел? – вопросил кожаный.
Я кивнул. Но вот что я скажу: я уже распрямился и стоял ровно.
– Знаешь, какой день сегодня?
Конечно, знаю – четверг, и на ужин у нас будут мясные консервы и два припасенных яйца. Но я понимал, какого ответа он от меня ждет. Нужно быть совсем тупым, чтобы не знать, какой сегодня день.
И я промолчал.
Девятнадцать
– Стандиш Тредвел.
Зачем было повторять мое имя? И что в папке, которую он держал?
– Возраст?
– Пятнадцать, сэр.
– Пятнадцать.
Не нравились мне эти повторения. Я посмотрел на директора, но тот, похоже, от участия в разговоре устранился.
– Пятнадцать, – снова сказал кожаный. – Пишешь на уровне четырехлетнего, читаешь на уровне пятилетнего. Тебе известно, что случается с нечистыми детьми?
– Так точно.
Их отсылают в другую школу, далеко отсюда. Как Майка Джонса, кривоногого. Он больше не вернулся. Дед говорил, что вдовая миссис Джонс, его мать, считай, совсем рехнулась через это. Я продолжал молчать.
– Стандиш.
Он что, сломался, этот кожаный, – все повторял и повторял мое имя?
– Странное имя.
Блин. Мне сразу захотелось, чтобы меня на самом деле звали Джон. Или Ральф, Питер, Ганс
