выглядывая из зеркал, подступали ближе… крались, чтобы остановиться у самой постели. Они видели Лихо иным…
…и не его, но тварь, которая засела в нем.
Боялись.
Пускай. И глухое рычание заставило призраков отступить.
– Все хорошо?
– Все хорошо, Ева…
Сам дом замирает, не готовый пока перечить страшному гостю, но готовый слушать его историю. Пускай…
– Отец сам появился. Пришел. Не просил прощения, но сказал, что за семейным ужином меня ждут. Я появился, думал, что они с мамой помирились, но нет… семейный ужин – это такое мероприятие… довольно тоскливое… сестры, братья… кроме Беса, он по-прежнему был вне рода, пусть отец старательно делал вид, что все замечательно… он приловчился вид делать. Зато были гости…
…девушка в белом платье.
Не только она, но Лихо видел лишь ее… чеканный профиль с курносым носиком и капризно выпяченной нижней губкой, которая показалась ему весьма очаровательной.
Бледный овал лица.
Брови вразлет и карие глаза, яркие, разума лишившие…
…а Бес сказал – приворот.
Противозаконно, но очень эффективно… легкая форма, чтобы интерес вызвать… вызвала… Лихо растерялся под взглядом ее. И помнится: смотрел, смотрел, неспособный насмотреться. Он и сейчас помнит кисейный туман ее наряда, флердоранж в темных волосах, локон на шее, саму эту шею беломраморную.
Помнит руку и топазовый браслет, казалось, чересчур массивный, тяжелый для хрупкого этого запястья. Помнит, как браслет почти соскальзывал с узкой ладошки, с пальцев чрезвычайно тонких… и тогда Христина вскидывала руку, и браслет падал уже к локтю, сминая кисейный рукав.
А Лихо смотрел, не находя слов, чтобы выразить восхищение…
– Она была купеческой дочерью…
– Прямо как я, – фыркнула Евдокия, локоть выставляя, точно отталкивая. – Тебя, Лихо, прямо тянет на купеческих дочерей…
– Грешен, каюсь… – Локоть он гладит, пальцами ощущая шершавую кожу. – Но не раскаиваюсь.
И от поцелуя она уворачивается.
Упрямая женщина.
Окольцованная…
– Ее отец сделал миллионы на соли… а Христина – единственная наследница.
– И вас решили свести.
– Точно, свести…
…тогда все казалось иным, солнечным, весенним. А ведь и вправду весна была, та самая, робкая, с ярким солнцем и лиловыми первоцветами, которые продавали по медню за пучок…
Весна и прогулки.
Парк.
Двуколка. Христина под кружевным зонтиком. Она бережет фарфоровую кожу, слишком нежную, чтобы прогулка длилась хоть сколько бы долго… ветер холодный. И Христина кутается в соболя.
Она молчит, и в этом молчании Лихо усматривает скрытый смысл.
Как и во взглядах.
В каждом
